22 декабря верховный правитель издал приказ, в котором благодарил войска, участвовавшие в подавлении мятежа. Тех же, кто принимал в нём участие или был к нему причастен, предписывал предать военно-полевому суду.[1032] Кто мог подумать, что на основании последнего пункта, если его толковать очень расширительно, к военно-полевому суду можно притянуть кого угодно?
В тот же день, 22 декабря, в омскую тюрьму явился прокурор, который вёл дело об арестованных в Уфе учредиловцах. Он, наконец, пришёл к выводу о их невиновности и хотел выпустить их на свободу. Но оказалось, что ночью их уже освободили мятежники.[1033]
В этот же день на улицах Омска был расклеен приказ начальника омского гарнизона генерала В. В. Бржезовского о том, что все арестанты, покинувшие минувшей ночью тюрьму, должны в неё вернуться. Вернувшимся добровольно гарантировалась безопасность, так как побег признавался вынужденным. Не явившихся могли расстрелять на месте поимки. Такая же кара грозила хозяевам их квартир.[1034]
Кое-кто из покинувших тюрьму предпочёл скрыться. Но некоторые к вечеру вернулись. А другие были задержаны милицией на улицах и тоже оказались в тюрьме. В числе последних были Г. Н. Саров, редактор уфимской газеты «Народ», и Е. Маевский (В. А. Гутовский), редактор челябинской газеты «Власть народа». Последний из них, меньшевик, был известным петербургским журналистом. Взявшись редактировать «Власть народа», он превратил этот жёлтый провинциальный листок в серьёзную политическую газету. Переворот 18 ноября он не признал. Осложнились его отношения с военной цензурой и вообще с военными властями. Он был арестован и приговорён военным судом к трём месяцам тюрьмы.[1035]
Вечером 22 декабря, в соответствии с приказом верховного правителя, был образован военно-полевой суд. Председателем был назначен В. Д. Иванов, строевой генерал, не имевший никакого понятия о порядке производства судебных дел. К тому же, как он потом сам говорил, это была его вторая бессонная ночь. Он очень устал, был ранен и контужен в голову. Два других члена суда, полковник Попов и солдат Галинин, никакой роли фактически не играли.[1036] По замыслу устроителей, действия суда должны были направляться и контролироваться дежурным адъютантом комендатуры поручиком Н. А. Черченко. Он докладывал председателю суда, кто в чём виноват, доставляя эти сведения из тюрьмы вместе с заключёнными, а потом отчитывался о ходе дел перед начальником гарнизона генералом Бржезовским и комендантом города полковником Бобовым.
В три часа ночи с 22 на 23 декабря в омскую тюрьму явились поручики Черченко и Барташевский. Первый из них принёс записку от председателя суда с просьбой выдать трёх обвиняемых (без указания фамилий). Другой, 20-летний Феофил Барташевский из отряда Красильникова, привёл с собой пехотный конвой. Офицеры потребовали выдать им матроса Бачурина, красного командира, Винтера, коменданта тюрьмы при красных, и Маевского. Затем, углубившись в списки, офицеры назвали также большевиков Руденко, Фатеева и Жарова. Начальник тюрьмы, только что назначенный, незнакомый со всеми формальностями, выдал всех шестерых, взяв только расписку с Барташевского. Заключённые ушли под конвоем и больше в тюрьму не возвращались.[1037]
Через час в тюрьму явился капитан П. М. Рубцов, начальник унтер-офицерской школы. Его сопровождал довольно сильный конвой. У него не было никакой записки, но, ссылаясь на «личное приказание верховного правителя», он потребовал выдачи И. И. Кириенко, видного меньшевика, члена II Думы, а также И. И. Девятова, известного эсера, считавшегося членом Учредительного собрания, хотя по спискам он там не числился.[1038] Оба были приведены, но Рубцов почему-то медлил.
Через некоторое время к тюрьме подошла партия арестованных в числе 44 человек. Это были участники мятежа, выловленные днём. Конвоиры спросили начальника тюрьмы. Рубцов, назвавшись таковым, взял у них список, просмотрел его, присоединил к партии Кириенко и Девятова и приказал одному из своих офицеров всех увести. После этого он оставался в тюрьме до тех пор, пока офицер не вернулся и не доложил, что приказ исполнен.[1039]