Койот Санрайз

– Вперед, – сказала я, и он осторожно пополз вслед за мной в сторону носа автобуса. Я легла на живот, вцепившись руками в передний поручень, Сальвадор устроился рядом.

– Мы… это самое… Мы правда поедем тут, наверху?

Он прикидывался, что его ничем не проймешь, но я улыбнулась: голос выдавал, что Сальвадор дико нервничает.

– Ну да. Но мы никогда не ездим быстро, и только по дорогам, где не бывает встречных машин, и это ничуточки не страшно, сам увидишь. Правила простые: на крыше во весь рост не вставать. Если хочешь остановить автобус, постучи по крыше три раза. И все. Погнали?

Сальвадор выдохнул через нос и торопливо кивнул. Типичный кивок «ну да, конечно, само собой, я все время катаюсь на крышах автобусов, подумаешь, большое дело».

А вид у него все равно был испуганный. И тогда я решила поделиться с ним еще кое-чем, кроме секрета своего самого любимого места на свете. Придвинулась к нему – мы чуть не соприкоснулись носами – и сказала: – Можно выкрикивать секреты.

– Это как?

– Когда тронемся с места. Мотор ревет, ветер свистит и вообще – можно выкрикивать свои секреты. Просто кричи про них по секрету всему свету, или луне, или ветру. Никто же не услышит.

Сальвадор нервно пожевал губами:

– А зачем?

– А затем… А затем, что это приятно. Говорить то, чего обычно не можешь сказать. Выкрикивать правду. Иногда я просто выкрикиваю… имена.

– Чьи? – спросил он, но тихо, серьезно, таким голосом, что я догадалась: он и так знает ответ.

– Их имена, – прошептала я. – Здесь, наверху, я могу их произносить. Здесь, наверху, я могу выкрикивать их во всю глотку.

Сальвадор кивнул.

– Итак, – сказала я, отворачиваясь от его взгляда, в котором проглядывало что-то такое… как будто он готов меня пожалеть, то есть нарушить слово, – не стесняйся, выкрикивай секреты, если захочешь. Никто не услышит.

– Койот, ты ведь услышишь.

Я обернулась к нему, ухмыльнулась:

– Ну да. Но я никому не разболтаю.

Он тоже мне улыбнулся. И тут автобус тронулся.

Сначала он ехал медленно, но с каждой секундой разгонялся. Мы выехали с маленькой парковки около закусочной на двухполосную дорогу, а потом разогнались по-настоящему, и ветер зачесывал нам волосы назад, дул так, что глаза слезились, и Сальвадор еще крепче стиснул поручень и распластался по крыше.

Тридцать пять миль в час – вроде бы вообще не скорость, когда ты в автобусе. Но, скажу я вам, от нее совсем другие ощущения, когда ты на автобусе, на крыше.

Я обернулась к Сальвадору, а он широко улыбался, сверкая белыми зубами в лунном свете.

– Будешь? – заорала я.

– Чур, ты первая!

Ну хорошо. Ну хорошо.

Вообще-то… выкрикивание секретов… это было только мое. Я ни с кем никогда этим не делилась. Так что, должна признаться, я слегка занервничала. Брось, Койот, не юли: меня просто трясло.

Но хотя у меня раньше, пожалуй, никогда не было настоящих друзей, хотя раньше я, пожалуй, никого и никогда не допускала в свое любимое место, теперь и первое, и второе изменилось, и оба новшества мне очень нравятся, а значит, рассудила я, в моей жизни найдется место для еще большей храбрости.

Меня шатало, но я приподнялась, держась за поручень, встала на колени. Ветер трепал волосы, я сощурилась, потому что ветер дул слишком сильно.

Перевела взгляд со слепящего света фар на небо, на тихий свет звезд. И подумала о своей старшей сестре, сестре, которая учила меня выводить на бумаге мое имя и разрешала мне улечься вместе с ней, когда ночью на меня вдруг накатывал страх. Набрала полную грудь воздуха, заодно вдыхая все это: ветер, звезды, воспоминание, а потом запрокинула голову и дала волю чувствам.

– Ава! – крикнула я. – Ава!

Я закрыла глаза и подумала о младшей сестре, сестре, которая обожала дуть на пушистые головки одуванчиков, но всегда перевирала их название – говорила «задуванчики», о девочке, которая плакала, когда мне влетало, даже если это она на меня и наябедничала… и я еще раз набрала полную грудь воздуха и еще раз дала волю чувствам.

– Роза! – крикнула я во мрак, крикнула всему миру, своим воспоминаниям. – Роза!

Чтобы вспомнить маму, даже усилий не требовалось, воспоминания о ней не надо было выискивать специально. Она всегда со мной, улыбается, ждет. Я чувствую прикосновение ее руки: она касается моего лба, приглаживает мне волосы, закладывает пряди за уши, чтобы не лезли в глаза.

– Мама! – выкрикнула я, хотя голос у меня чуть не осекся. – Я тебя люблю, мамочка!

Опустила голову, уткнувшись подбородком в грудь, да так и замерла, стоя на коленях. Глаза у меня были закрыты, легкие словно налились свинцом.

Почувствовала рядом какое-то движение: а-а, Сальвадор тоже приподнимается, встает на колени.

Около секунды он простоял рядом со мной, а потом закричал, перекрывая свист ветра:

– Я строю из себя крутого, но мне почти все время страшно!

Ничего себе. Всем секретам секрет. Для Сальвадора это выкрикивание секретов – не прикол.

Я открыла глаза в тот самый миг, когда Сальвадор обернулся ко мне. Глаза огромные, рот разинут, футболка трепыхается на ветру. А в глазах слезы. Но, наверно, просто от ветра.