Койот Санрайз

Мы около минуты держались за руки, а потом словно бы одновременно опомнились: ну надо же, за руки держимся, – расцепили руки и уставились в разные стороны.

– Ты не боишься, что он за вами погонится? Твой отец?

– Не-а. По-моему, ему никогда особо не нравилось быть семейным человеком. И отцом тоже не нравилось. Он знал, что мы уезжаем, но даже не пробовал нас удержать. Мне кажется, он только рад, что мы ушли, – последние слова Сальвадор произнес хрипло, отвернулся, закашлялся, а я промолчала – пусть успокоится.

– Ну ладно, – сказал он через несколько секунд. – Твоя очередь рассказывать. Зачем вы на самом деле едете в Монтану?

Если честно, даже не знаю, планировала ли я посвящать Сальвадора в свою затею, а если да, то во всю или нет. Но мне стало ясно как день: после всей невеселой правды, которой Сальвадор со мной поделился, он заслуживает того, чтобы я рассказала ему правду, всю правду и ничего, кроме правды.

Я набрала в грудь воздуха: типичный вдох «ну-ладно-начнем-пожалуй». Взяла быка за рога.

– Ну, в общем, на самом деле мы едем не в Монтану, – начала я. Выложила все начистоту. Рассказала Сальвадору про парк, про коробку памяти, про телефонный разговор с бабушкой, а он слушал, придвинувшись близко, молча, кивая и хмурясь. Да, что-что, а слушать Сальвадор умел. Некоторые слушают, не прислушиваясь, но Сальвадор не такой. Я постаралась изложить все покороче, но Сальвадор обдумал и сохранил в памяти каждое мое слово. Когда я умолкла, он неспешно кивнул – как бы сам себе:

– Да-а. Это… Это не игрушки. Я хочу сказать, дело у тебя важное. Не блажь какая-нибудь. Надеюсь, ты вовремя туда доберешься.

– И я надеюсь. И не забудь: когда Родео рядом, об этом ни слова, ни полслова. Если он узнает, куда мы на самом деле едем, то развернет автобус быстрее, чем… даже придумать не могу… В общем, моментально.

Сальвадор серьезно кивнул, потом глянул на тот берег, на Родео:

– И долго ты будешь держать это в тайне?

Я вздохнула:

– Как можно дольше. Или даже дольше, чем смогу.

На том берегу взрослые доедали завтрак, начинали разминать ноги.

– Наверно, пора плыть обратно, – сказала я, и Сальвадор повторил: – Да, наверно, – и мы встали, и сделали пару шагов вперед, на глубину, но тут Сальвадор остановился, заглянул мне в глаза и сказал: – Послушай. – И я на миг замерла, подумав, что он хочет меня обнять или еще чего-нибудь, но он просто протянул мне руку, сжатую в кулак, слегка усмехнулся и сказал: – Койот, ты крутая. – И я ударилась с ним кулаками, и тоже улыбнулась, и сказала: – И ты, Сальвадор Вега, тоже крут.

Я снова посмотрела на реку:

– Тьфу ты черт.

– Чего?

– Я уже нарушаю наш договор.

– Это как?

– Я хочу сказать, мне тебя все-таки жалко.

– Почему вдруг?

– А потому, что сейчас, когда мы поплывем обратно, я тебя сделаю, как маленького, – сказала я, но, не договорив, фыркнула, а он покачал головой, засмеялся, сказал: – Заткнись уже, Койот, – и обрызгал меня водой. Вот так и закончился наш разговор.

Глава девятнадцатая

Итак, вот вам одно воспоминание. Одно из тех странных воспоминаний, которые кажутся волшебными и нереальными, словно песня, которую напеваешь во сне и просыпаешься с ней на устах. Когда я о нем думаю, оно кажется мне сладким и зернистым, словно тростниковый сахар. Возможно, потому, что начинается оно с того, как я уснула. Или потому, что в нем было настоящее волшебство. Не знаю. Но вот оно, это воспоминание.

Мы съехали на обочину. По-моему, где-то в Неваде. В тот вечер Родео гнал автобус, пока пустыню вокруг нас не посеребрил свет полной луны, пока небо не переполнилось звездами. Ехали мы не по какой-нибудь широкой федеральной автостраде, а по скромному двухполосному шоссе. Родео опустил стекло, и нас обдувал прохладный воздух пустыни. Радио молчало. Когда на встречной полосе не было машин – то есть почти всегда, – Родео гасил фары Яджер, и мы мчались сквозь ночь, и только луна указывала нам дорогу.

Так я и заснула: со всех сторон лунное сияние, ветер пустыни шевелит мне волосы, Родео что-то тихо мурлычет под нос.

Это было классно.

Но мое воспоминание – про другое.

Я проснулась от того, что Родео шептал мое имя, тихонько, взволнованно. Заснула я не в своей комнате, а свернувшись калачиком на кресле в передней части автобуса, привалившись к стеклу. Просыпаюсь: автобус стоит на месте, мотор молчит, в окна льется розовато-желтый свет.

Я моргнула, протерла глаза, попыталась сообразить, куда меня занесло.

Родео забрался с ногами на кресло в первом ряду, уставился за окно, и лицо у него было сонное, но глаза горели.

– Койот, – прошептал он снова, – смотри-ка.

Я подняла голову, выпрямилась, выглянула в окно, которое только что служило мне подушкой.

Автобус стоял на обочине грунтовой дороги. Наверно, Родео припарковался там, когда глаза у него начали слипаться.

Пустыня вокруг нас просыпалась, заря только-только потягивалась вдали, над красными скалами месы.[16]