Кого выбирает жизнь?

Наконец прибор пискнет последний раз, но уже протяжно, и замрёт на несколько минут. Днем это, куда ни шло, но ночью – самое изощренное издевательство. Едва уснул, а тут – на тебе, он дисциплинированно качает, сдавливает, стравливает, пищит… Затем ты немного полежал, слегка успокоился, даже стал засыпать, а он снова заводит свою шарманку и повторяет всё сначала! А через пять минут – ведь не пропустит ни разу – опять разбудит своей тупой добросовестностью. И так всю ночь…

Мне сразу захотелось сорвать с себя все датчики, опостылевшие провода и трубки, почти месяц не позволявшие свободно ворочаться в постели… Дошло до того, что возможность хоть минутку полежать на правом боку и, тем более, на животе, стала для меня навязчивой, болезненной, но неисполнимой идеей, постоянно сверлившей мозг!

Даже присесть в кровати мне не дозволялось, ибо какой-нибудь провод оборвётся или трубка отлетит. Кому угодно со стороны могло показаться, будто всё это не так уж тяжело. Всё можно перетерпеть! Но мне хочется его спросить: «А вы сами пробовали когда-нибудь не замечать, как невыносимо зачесалось в носу или, скажем, ступня в ботинке? Это ведь тоже пустячок! Но он способен досаждать вам, подобно средневековой пытке. Он воздействует на вас не только физически, а давит на психику, непрерывно травмирует морально! Он, этот жалкий пустячок, способен превратить вашу жизнь в тяжелейшее испытание, заставляя забыть обо всём ином, нежели об этом ничтожном, но столь необходимом в данный миг, простите, почесывании. Но стоит вам снять ботинок, пусть это и не везде уместно, как проблема будет разрешена, и вы облегченно вздохнёте!»

У меня же получалось куда мучительнее. Почти месяц эти трубки истязали меня ежесекундно, мешая шевелиться, мешая хоть как-то помыться (я в них постоянно запутывался, особенно, правой рукой, упрятанной в гипс, который сняли лишь на двадцатые сутки!) мешая разгрузить постоянно соприкасающуюся с простыней спину. Под простынёй скрывался не самый обычный и достаточно мягкий матрас, а липкая от моего же пота больничная клеенка, покрывавшая плоское всегда холодное и жестко металлическое основание кровати, как составную часть моей жуткой камеры пыток! Временами мне казалось, будто спина давно превратилась в огромную кровоточащую мозоль, не дающую мне покоя ни днем, ни ночью.

– Помыться бы, девчата! Хоть слегка! Организуйте, пожалуйста! – умолял я всех подряд день за днем, на что реанимационные сестры всякий раз твёрдо отвечали:

– Пока нельзя, вы даже свеситься с кровати не сможете, но у вас же есть влажные салфетки? Прекрасное решение!

– Да, какое это решение? – огрызался я беспомощно, понимая, что они-то в моей беде повинны менее всего. – Знаете, в студенческие годы мой дружок изрекал почти то же самое: «Пусть, мол, моются те, кому лень чесаться!»

Это прескверное состояние ни за что не понять тому, кто каждую секунду, долго-долго не испытывал то же самое, что и я!

А дежурившая ночью медсестра Татьяна всё-таки не спала и скоро появилась в палате, сначала привычно прислушавшись к моему соседу, более тяжелому, потом поглядев на показания, выдаваемые его «Сименсом», зачем подошла и ко мне, но удивилась, обнаружив, что я не сплю:

– Александр Федорович! Что-то болит? Почему не спите?

– У меня праздник, Танюша! Просто невозможно спать!

Девушка хохотнула:

– Опять вы что-то хитрое придумали? Какой еще ночью праздник? Разве уже Новый год наступил!

– В самую точку! И не один-единственный, а, даст бог, еще много-много новых лет! Вы разве не заметили, Танюша, – дозатор-то отдыхает, а мне хоть бы хны! Кончилась моя кабала! Уйду я от вас теперь!

– Ой! Действительно! Надо же, я и внимания не обратила! Проморгала! – испугалась она запоздало. – И как вам теперь, Александр Федорович, без дафомина?

– Да ведь, всё отлично, Танюша! Потому и праздник! Свобода нас встретит радостно у входа! Забрали бы вы, наконец, все эти трубки да провода, будь они не ладны! А я хоть по палате побегаю!

– Нет уж! Пусть для начала Владимир Александрович на вас полюбуется! А вставать без него вам никак нельзя. Да вы и не сможете!

– Как это, не смогу? Ещё как смогу! – горячился я.

– Александр Федорович! Не советую даже пытаться! Вы долго лежали, потому и стоять поначалу не сможете!

Я, конечно, не поверил. И это оказалось по-своему интересно. Еще бы! Взрослый самостоятельный человек, по счастью, не получивший ранее опыта долгой вынужденной неподвижности, совершенно неожиданно для себя оказался не в состоянии предвидеть вполне очевидные метаморфозы, постепенно накапливавшиеся в его организме.

Действительно, когда утром Владимир Александрович, как всегда, подтрунивая над всеми и надо мной, разрешил мне очень осторожно, держась за кровать, испытать судьбу и встать на собственные ноги, я был потрясён: это мне не удалось. Ноги оказались столь слабы, что я, не успев за что-то зацепиться руками, оказался бы на полу, если бы сзади меня предупредительно не подстраховал могучий Владимир Александрович.