Кого выбирает жизнь?

– Я так не думаю! Просто ей завидно стало, что хирургам сотни тысяч за операции несут, а ей и рубля не достаётся! Вот она их планы на очередную наживу и разрушила! Ни нашим, ни вашим! А со стороны нам кажется, будто она за справедливость… Такие вот теперь люди! Если даже что-то хорошее делают, то все равно лишь потому, что им так выгодно!

Дед опять закашлялся, надрываясь. «И почему он так кашляет? Не лёгкие же оперировали?» – подумалось мне.

На неистовый кашель торопливо вбежала медсестра, не расспрашивая деда, сделала укол в руку, и мягко потребовала:

– Всё, дедушка! Поспите, а то разговорились вы чересчур! Нельзя вам! Вот и швы закровили. Сейчас я врача позову! – и выскочила из палаты.

Через несколько минут к деду, уже заснувшему, подошли Владимир Александрович и незнакомый мне хирург. Они поговорили между собой, откинув простыню с деда, наклонившись, поглядели, пощупали что-то и удалились. По ним было видно, что повода для тревоги нет.

– Ирина Петровна, обработайте швы перекисью. Если через полчаса кровь продолжит сочиться, позовите нас!

– Хорошо, Владимир Александрович! – качнула головой медсестра и занялась раной.

«А прав ведь дед во многом! – вспомнил я его тираду. – Но как же на практике возродить прежний народ? Как это сделать, если все, кто внизу, и даже в руководстве страной, поступают лишь в своих интересах? Была бы возможность нажиться, а остальное им не интересно! Неужели и впрямь люди не способны жить, чтобы и не бедно, и по совести? А если не способны, то к чему им, по большому счету, осталось стремиться? Разве что забраться повыше как в курятнике, где свои законы: кто выше, тот на нижних гадит! А ты, если внизу оказался, утирайся и не квохчи!»

Через часок дед опять заговорил, будто сам с собой.

– О чём больше всего жалею, знаешь? Жаль, что только теперь на многое прозрел! Когда конец мой, почти на носу… Сейчас бы рассказать детям да внукам, что сам в жизни накопал! Ан, нет! Им теперь моя наука без надобности! Они над ней посмеиваются! Говорят, хоть ты и мудрый, дед, да только устарели твои мудрости – теперь всё не так, всё иначе! Я им: «Как иначе? Не уж-то лучше стало?» А они опять смеются, недоросли! Думают, будто все старики меньше их жизнь понимают… Потому, ничего им не скажи, только деньги давай! Рушат жизнь свою и детей своих собственными же руками, а всё равно не понимают, что делают! Отвечают мне: «Не лучше стало, а всё по-другому!» А я им: «А вы, значит, ни при чем? Жар чужими руками? Сами должны жизнь страны улучшать!»

Дед сильно закашлялся, а придя в себя, ещё долго возился, сопел и молчал. Потом опять закашлялся, да так сильно, что стало жутко слушать.

– Вы поспите! – посоветовал я с сочувствием, но этим лишь раззадорил старика.

– Некогда мне теперь спать! Немного мне осталось, а ничего, как оказалось, и не успел-то! Всегда вкалывал за двоих, всегда стремился, догонял, и вроде успевал, а всё равно не успел! – с раздражением отозвался он. – Неожиданно как-то жизнь закончилась… Внезапно! И никому над гробом моим не интересно будет знать, к чему я стремился, о чём мечтал, чего в жизни достиг… Упаду у отмеренной черты. И отбросят меня в сторонку, и пойдут далее своей дорожкой. И всё поймут лишь к своему концу, когда окажутся у финиша никому не нужными, словно пустая новогодняя хлопушка! Как и я в своё время.

– Ну, это вы перебрали! Вы еще многое успеете! – поддержал его я.

– Разве, что червей покормить! – он собирался, видимо, засмеяться своей черной шутке, но снова принялся мучительно кашлять.

Я нажал кнопку вызова. Забежала сестра с наполненным шприцем:

– Всё-всё! Успокойтесь… Не надо! Сейчас кодеин сделаем, сейчас… Ну, вот! Я же вас предупреждала!

«Насколько же элементарная мысль, но до меня она не доходила! – прозрел я вдруг. – Мы же действительно оказываемся у финиша, неготовые к нему. Нам всегда кажется, будто мы не солдаты, чтобы внезапно погибать на поле боя. Стало быть, у нас всё впереди, всё размеренно, всё можно успеть, всё можно исправить! А ведь – совсем не так! Ничего нельзя, если перешагнул последнюю черту.

А мы, слепые и глупые, жили столь расточительно, будто бессмертны, будто впереди вечность, которую можно, не жалея, просеивать сквозь пальцы! И не жалеть ни годы свои, ни часы, ни, тем более, крохотные секундочки, в течение которых и не успеть-то ничего, как нам казалось!