Кого выбирает жизнь?

– Я постараюсь пояснить. Во-первых, сравнительно молодой тогда человек и одновременно крупный ученый-физик, которого очень хорошо знали физики всего мира. Во-вторых, в последние годы его буквально принудили занять почетный для многих пост ректора МГУ, хотя он не хотел заниматься нетворческой административной работой. Пришлось! Но свои научные лаборатории даже на этом посту он не забросил. Не имея возможности принимать непосредственное участие в их деятельности, руководил изысканиями по телефону, интересовался, подсказывал, переживал. В третьих, это был человек совершенно удивительной души, о котором так отзывались все подряд – от студентов, до академиков. Он всегда считал своим долгом помочь любому, кто в этом нуждался. И брался за это даже в самых безнадежных ситуациях. В-четвертых, это был удивительно организованный, прогрессивный, ответственный и даже спортивный человек. Мастер спорта, кстати, по альпинизму! Почти «снежный барс»! Это знак особых заслуг среди альпинистов. В-пятых! Впрочем, может, достаточно? Однажды в горах он опасно заболел (у альпинистов такое из-за кислородного голодания случается не прогнозируемо). Для его спасения, обездвиженного, с сильным воспалением легких, специально прислали вертолет. Причем, на такую высоту в горах никто до тех пор подняться не мог, но для спасения Хохлова летчики решили рискнуть своей жизнью, а аэрофлот пообещал, в случае чего, без мороки списать машину! Вот так-то!

– Фантастика! – согласились со мной.

– Ну! Что опять в кучу собрались? Никак вам не лежится! – стала громко причитать санитарка, елозя мокрой шваброй между стоявших больных. – Разойдитесь, наконец, ироды! И тапки поднимите, сколько можно учить?

– Не шуми, бабка, а то на подоконник посажу! Потом вовек не слезешь! – смеясь, огрызнулся сидящий на своей кровати, а потому неуязвимый Виктор.

– Рэма доставили в клинику в Душанбе, которая специализировалась на спасении альпинистов от их особых горных болезней. Через две недели он был почти в порядке. Еще немного бы отлежался и вернулся к работе, но за ним неожиданно прислали спецборт. Прямо с аэродрома в Москве группа организованных людей в строгих костюмах перевезла Хохлова (почему-то на носилках) в ЦКБ, где ему спешно заменили всю кровь, после чего он и скончался. Как вы думаете, не есть ли это самое заурядное устранение соперника на пути к высшей власти? И разве трудно догадаться, кого представляли вышколенные молчаливые люди в темных костюмах?

– И почему же вы считаете, что он, пусть даже трижды распрекрасный, вдруг возглавил бы нашу страну? Как бы ему это удалось?

– Тому, что могло случиться именно так, есть свидетель, его друг и коллега, тоже академик. В интервью журналистам он сообщил, что после встречи Рэма с Михаилом Сусловым, Хохлов неожиданно ответил на вопрос друга, зачем вызывали, что он намечен кандидатом на должность Президента академии наук с перспективой выдвижения на должность Генерального секретаря партии. Вот так-то!

– Очень интересно, но ведь не сбылось! Какой теперь смысл о нём судачить? – заметил Виктор.

– Полностью с вами согласен! – подтвердил и я. – Так же, как нет смысла судачить о несыгранной положительной роли Андропова в спасении Советского Союза!

– Вот я и говорю! – бубнила санитарка. – Опять курите в туалете! Теперь и в женском не продохнуть! Все здоровые, мордастые, шляетесь тут как неприкаянные весь день, не знаете чем заняться! Не то что мой внучек, света белого не видит, а зарплата – одни слёзы! Трешь тут за вами, трешь весь день, а вы только пачкаете…

Кто-то, пятясь от раздраженно бурчавшей санитарки, опрокинул ведро с грязной водой. Предвидя назревающую бурю, все разбежались, кто куда. А санитарка, наконец, получила веские основания, чтобы проклинать местных трутней, и использовала эти основания в полной мере.

Я же, наблюдая картинку со стороны, прекрасно понимал причину возмущений еще не старой этой женщины, и все ее претензии, и расшатанные нищетой и тяжелой жизнью нервы, и законное ее право проклинать тех, кто ей устроил столь беспросветную и мученическую жизнь. Понимал и то, что сейчас она ругает лишь слегка причастных к ее бедам людей, лишь в самой малой степени причастных. Акулы же, лишившие нас всех страны и справедливости, пока не досягаемы. Но помочь этой женщине я не в силах – полстраны находится в таком же безнадежно согнутом положении. Тут Хохлов нужен, с его напором, умом и воспаленной совестью…

Видимо, все в палате выговорились, или спорить ни о чём надоело, тем не менее, в возникшей тишине меня снова взял в оборот Андреич:

– Слушай, профессор…

– Александр Фёдорович! – поправил я его, надавив голосом на отчество, однако он пропустил это мимо ушей, возобновив своё фамильярное обращение.

– Пусть так! А почему бы нам про настоящую жизнь не поговорить? Что теперь творится, разобраться бы, да каким боком оно к нам потом повернется?

Я промолчал, понимая, что от меня потребуется чересчур «умный» разговор ни о чём, от которого невозможно отвертеться, но спасла заскочившая в палату старшая медсестра: