Когда всё кончилось

За этой деталью стоит ирония автора по отношению к миру своих персонажей: разорившийся местечковый аристократ реб Гедалья воображает себя в положении благородного мыслителя в изгнании, подобно двум самым знаменитым средневековым испанским изгнанникам, Иегуде Галеви и Исааку Абарбанелю. Такого рода подробности, иронический смысл которых иногда уже недоступен современному читателю, рассыпаны по всему тексту романа. Иронический эффект у Бергельсона часто возникает как результат игры, когда автор выстраивает и тут же разрушает символическую связь. Так, например, эпизод, в котором Миреле соглашается выйти замуж за Зайденовского, пародийно отсылает читателя к истории царицы Эстер. Как это нередко случается в модернистской литературе, роман содержит и элемент «обнажения приема»: на прогулке при виде красивого пятничного заката Герц обращается к Миреле: «Гляньте-ка: настоящее субботнее небо; даже слепые поля на горке, вон там — тоже какие-то праздничные». В ответе Миреле выражено отрицание Бергельсоном неоромантической стилистики, ставшей благодаря Перецу клише в еврейской литературе начала двадцатого века: «Миреле машинально взглянула на горку и не заметила ничего, кроме фигуры усталого мужика, который теперь, к ночи, вздумал взяться за плуг». А в ответ на следующий вопрос Герца: «Ну, по-вашему, что такое евреи, задумывались ли вы когда-нибудь над этим? — Миреле почувствовала, как в ней что-то закипело».

Миреле подозревает, что ее судьба предопределена ее наследственностью: «Мой отец тоже принадлежит к старинному роду германских выходцев; — в течение долгого времени браки у нас заключались только между родственниками, и род совершенно одряхлел и выродился… Может быть, поэтому я временами ощущаю в себе такую пустоту и ни на что не гожусь». Не в состоянии противостоять судьбе, она проводит время в компании местечковой молодежи, с которой у нее мало общего. Она ощущает себя отголоском «многих начатых и неоконченных горестных повестей», блуждающих в окрестностях местечка. Одна из таких повестей написана Герцем, проводящим лето в швейцарских горах, а зиму в далеком литовском местечке. Загадочность и привлекательность этой романтической фигуры усиливается тем обстоятельством, что древнееврейский язык, на котором он пишет, недоступен для женщин. Прообразом Герца послужил Бергельсону писатель Ури-Нисон Гнесин, а мотив его символистской притчи о страже мертвого города позаимствован у Переца.

Стиль описания местечка меняется, в зависимости от настроения Миреле, от натурализма до символизма. Под грузом снега, символизирующего смерть и молчание, местечко живет своей скрытой, едва заметной жизнью. Неодушевленные предметы, такие как дома, приобретают черты и свойства живых существ, а живые люди представлены бездушными автоматами. Раннюю прозу Бергельсона принято называть «импрессионистской», однако вернее было бы видеть в ней сочетание натурализма, социального реализма, психологизма и символизма. В письме Нигеру 1910 года Бергельсон так описывал свой творческий процесс: «сначала рождается настроение рассказа с главным типом (последний почти всегда еще не совсем ясен), и оно так сильно действует на душу, что это просто невозможно перенести. С этим настроением рождается такая странная тоска по тому своеобразному колориту, который носится вокруг главного типа и его настроения. После этого вся моя цель состоит лишь в том, чтобы передать это настроение в связи с жизнью и событиями, происходящими вокруг него и (если так можно сказать) в нем» [30].