Хард понимал, что трущобы находятся под прицелом, и массовых обысков следует ожидать в ближайшее время. Но, будучи неплохим стратегом, возлагал определённые надежды на внутренние проблемы противника, которые Совет будет вынужден решать в первую очередь. Собственно, не ошибся — никаких карательных операций к населению трущоб применено не было. Функционалы, особо не буйствуя, прошлись по верхам, то бишь по внешнему кольцу, замели кучу нарков и прочих разменных, жалеть о которых было некому, да и незачем, и на том и затихли. Хард похвалил себя за предусмотрительность: ещё в самом начале организации подполья ему хватило ума не отказываться от предложения опасного, но сулящего защиту высоких покровителей. Да, не вся деятельность подполья была нацелена на противодействие существующей системе. На многочисленных плантациях внутреннего кольца, в надёжно укрытых теплицах, выращивалась транс-трава, которую потом переправляли по давно отлаженным каналам… Эээ… Кому надо, тому и переправляли. В вопросах соблюдения коммерческой тайны Хард был принципиален. У него не единожды возникали горячие споры с Орсом, который испытывал глубокое презрение к демиургам. Понятно, что у руководителя СБ были на то причины — кому, как не ему, бывшему инспектору телепортов, знать истинное лицо элиты? Но избыточная порядочность, по мнению Харда, делу только мешала. Противозаконно? Конечно. И что с того? Зато у подпольщиков имелись средства для развития — в том числе и собственных научных лабораторий. Взять те же люци-излучатели — усовершенствованная модель, у демиургов, поди, чуток попозже появилась? Так-то вот. Пусть творящие дальше дерутся, подполье ждать умеет и своего не упустит. Разобраться бы ещё, куда эта бомба ходячая пропала, и можно дальше с оптимизмом смотреть в будущее.
Кир горел бесконечно долго.
Едва успели включиться люци-излучатели, и пространство Сферы сперва дрогнуло, а потом поплыло, растворяясь в нестерпимом беспощадном свете, времени не стало. Кир было замешкался, но волна света уже катила на него девятым валом.
И он сделал шаг.
Свет вонзился в него мириадами жарких жал, преобразуя и безвозвратно меняя, но в горниле боли, в которое обрушился Кир, не осталось места для сожалений. Он плавился, как руда, подчиняясь воле того, что было изначально и никогда не мыслило. Бесполезно просить о милости то, что можно только принять. Если хочешь выжить в огне — стань огнём.
Если хочешь усмирить разбушевавшееся пламя — стань встречным пламенем.
Две стены огня яростно схлестнулись, прорываясь друг в друга раскалёнными докрасна протуберанцами. Сплелись в беспощадном танце — и стали одним. И пало огнище. И осыпалось искрами. И разлетелось лепестками умирающего жара.
Кир возвращал себе тело постепенно. Оно медленно вспоминало изначальную форму, контуры то и дело плыли, прорывные языки пламени принимались плясать на пепелище, но, подчиняясь мысленному усилию Кира, сворачивались в тугие бутоны и засыпали до срока. Наконец он вспомнил себя во всех деталях, собрался и сел. С головы, торса и рук тёк густой поток золы, засыпая и без того скрытые ноги. Кир от души чихнул, подняв в воздух облака серой удушливой пыли, и резко встал. Бесконечное пепелище открылось взгляду.
Но пахло, вопреки ожиданиям, хорошо — пряно и будоражаще: арбузной коркой, водорослями, выпаренной солью, проступившей тонким налётом на пересохшей гальке.
Идти по пепелищу оказалось непросто: при каждом шаге стопы погружались по лодыжку, пепел сухо и хищно скрипел, а внутри него ощущался такой жар, что Кир всерьёз опасался полыхнуть вторично. Однако должно было закончиться и это — сложно сказать, когда. Времени по-прежнему не было. Но было намерение. И Кир шёл.
Бескрайнее полотно воды появилось внезапно. Кир поначалу принял его за мираж, но потом понял, что фата-моргане здесь не место — хотя бы потому, что светило над этим миром отсутствовало изначально. Свет просто был — повсюду. Похоже, море не показалось…
Он не успел додумать эту мысль, как оказался захвачен высоченной волной, обрушившей на него тонны холодной солёной воды. Кувыркаясь и завязываясь в немыслимые узлы, Кир отрывочно фиксировал, как мимо проносятся мелкие камни и обрывки водорослей, но вырваться из бешено крутящейся воронки не мог. С этой минуты от него ничего не зависело, им играла великая стихия.