Когда шатается трон

— Чёрт, кажется, зацепил!

Задрал ватник и исподнее, глянул… На животе из точечного пореза, медленно сочилась кровь.

— Всё. Амба!

— Почему? Тут только порез. Узкий. Надо перебинтовать.

— Он кишку проколол! Шило это! В больничке бы зашили. А здесь… Через день брюхо раздует — и конец. Жаль…

Пётр Семёнович растерянно стоял над Иваном Харламовичем. Да ведь совсем маленькая ранка, как булавочный укол, и вдруг смерть… Как глупо.

— Всё, учитель, отбегался я. Дальше тебе идти.

— Как же я один…

— Как сможешь. А сейчас поди, кровь из них выпусти.

— Зачем?

— Ты что, скотинку никогда не резал?.. Перечеркни горло от уха до уха и ноги задери, чтобы кровь стекла. Не бойся, они уже мертвяки, а кровь еще горячая, легко пойдёт. Потом их раздень и куски мяса срежь с ног, рук, груди и задниц. Там оно самое мягкое. Уши и носы тоже отрежь. Успевай, пока трупаки тёплые, пока не задубели, после трудно будет. Свежевать не надо, потроха тебе без надобности, запасов и так завались. Меня дня через два разделаешь, когда жар начнётся.

— Тебя?!

— Меня! Я — такое же мясо, как они. Все мы — мясо… Их можешь бросить — зверью тоже жрать надо. Меня, что останется, похорони. Неделю здесь сиди, отъедайся. Жри сколько влезет, пока мясо не испортилось. Остальное на тонкие полоски распусти и над костром, и на ветру высуши — консервы это будут впрок. А как сил поднаберёшься — топай к железке, направление по солнышку и звёздам держи. К людям выберешься, человечинку сбрось. Поймают тебя, скажешь, от своих товарищей отбился, плутал, охотничью заимку нашёл, где еда была. Если урки узнают, что ты их приятелей сожрал, — где угодно достанут. Всё понял?

— Я… я не буду.

— Будешь! Потому что жить хочешь. Сегодня не будешь, через неделю брюхо подведёт, и ты сырое мясо с тел зубами рвать станешь. А сегодня можно не как зверь. Иди, свежуй…

Через месяц Пётр Семёнович вышел к железке. Еще через неделю его поймали. Потому что «мужику» без «малин», ксив и помощи приятелей от зоркого ока органов не спрятаться… Велика страна, но и глаз в ней — миллионы…

* * *

Хрущёв был в комнате один. И пил — один, при закрытых дверях и зашторенных окнах. Наливал до краёв в рюмку водку, опрокидывал залпом, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. Он сегодня уже пил, и пил много, потому что в гостях у хозяина не принято отказываться от угощения, и нельзя оставить вино в стакане недопитым — таков грузинский обычай. Если уважаешь хозяина — пей до дна, до последней капли.

— Пей, Никита, пей, — подбадривал его товарищ Сталин. — За мое здоровье пей.

— За твоё здоровье, товарищ Сталин, хоть бочку готов!

— Ты сам как бочка, — пошутил Сталин, и присутствующие дружно засмеялись.

Хотя никому радостно не было. Прежние застолья, когда все искренне веселились, давно минули, да и были ли они вообще… Может, только во время войны, когда все поднимали тосты за Победу. Теперь они тоже смеялись, пели, а Никитка, случалось, танцевал гопака. Но не шёл хмель в головы, не туманил сознание, не развязывал языки. Вина и коньяки пились, как колодезная вода.

— Хочу произнести тост за учеников великого Ленина, которые смогли, следуя его заветам, построить могучее государство рабочих и крестьян и сломить хребет фашизму. За нас!

Все, стуча стульями, встали, подняли бокалы.

В последнее время Сталин всё чаще поминал Ленина, иногда цитируя целые куски из его работ. У него была очень цепкая память, которую он тренировал, еще учась в семинарии, где заставляли зубрить наизусть страницы из Священного Писания.

— Великий Ленин утверждал, что «любое государство есть угнетение. Рабочие обязаны бороться даже против советского государства — и в то же время беречь его, как зеницу ока». Мы забываем заветы Ленина, порастаем жирком, — хозяин кинул взгляд на Хрущёва. — Забываем, что мы лишь слуги народа, который доверил нам власть. Отдельные наши товарищи, оторвавшись от народных масс, возомнили себя новыми помещиками, и этому мы должны дать самую суровую оценку. Мы стремимся к всеобщей свободе, но мы не должны забывать слова Владимира Ильича, который сказал: «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства». Наша свобода — это не капиталистическая свобода вседозволенности, но свобода служения народу! Предлагаю выпить за наш народ, народ-победитель и народ-созидатель!

— Слава советскому народу! — крикнул кто-то.

Разом звякнули бокалы.

Все выпили и сели. Это был не тост, это была угроза, как всегда адресованная всем и никому. Хозяин не называл имён, но каждый примеривал сказанное к себе.

— Сейчас хочу сказать тост за наших советских женщин, тружениц и героинь!..