Когда отступит тьма

Эндрю нашел Коннора в солнечной комнате, по напряженности в лице, пристальному, настороженному взгляду сразу было видно, что начальник полиции озабочен.

— Привет, Эндрю, — спокойно сказал Коннор, в голосе его беспокойства не слышалось.

— Привет, Бен.

На миг оба заколебались, потом оба одновременно протянули друг другу руки. Пожатие было кратким, холодным, натянутым.

Сорокадвухлетний Коннор был старше Эндрю на пять лет. С широким, грубо высеченным лицом и чуть прищуренными глазами, он выглядел типичным нью-йоркским полицейским, невозмутимым и слегка циничным. Прожитые в большом городе годы потрепали его; короткие рыжеватые волосы редели на макушке, широкие плечи слегка сутулились. Он был дюйма на два пониже Эндрю, с толстыми мускулистыми руками и мозолистыми, как у рабочего, ладонями.

Эндрю находил Коннора неудачной заменой Элдеру. Он предпочел бы кого-нибудь более элегантного, утонченного, бойкого, общительного, складного, более похожего на него самого. Да. Эндрю чувствовал себя увереннее с понятными ему людьми.

— Я пытался созвониться с тобой, — сказал Коннор.

— Мария сказала мне. — По лицу Коннора промелькнула едва заметная тень, и Эндрю добавил: — Я как раз собирался тебе позвонить.

Ложь была настолько убедительной, что ее не мог распознать даже полицейский.

— Ничего, разговор при личной встрече мне предпочтительнее.

Коннор заколебался, словно не хотел поднимать данную тему, и Эндрю пришел ему на помощь.

— Об Эрике, да? Ее нигде нет.

На сей раз реакция Коннора была отнюдь не едва заметной.

— Откуда ты знаешь?

— Простой логический вывод. И ты, и Рейчел Келлерман звонили домой, спрашивали ее. Но повода для тревоги нет. С моей женой ничего не случилось.

— Значит, тебе известно, где она?

Коннор шагнул вперед, и Эндрю показалось, что начальник полиции готов вцепиться в него и вытрясти все сведения.

Он поднял руку, чтобы отразить его натиск.

— Точно сказать не могу. Но знаю, чего от нее ждать. У Эрики есть привычка устраивать дальние поездки.

Он стал объяснять это, начальник полиции молча слушал. В глубине сознания у Эндрю мелькнула мысль, что странное дело, они продолжают стоять, будто боксеры на ринге перед схваткой.

Комната была залита бодрящим зимним солнцем. Тихая, безупречно спроектированная и удобная. Еще безлиственные вязы в обрамлении высоких, доходящих до пола окон. На стеклянном столике, будто натюрморт, блюдо с персиками и яблоками.

— Дальние поездки, — пояснил Эндрю. — Иногда в горы. И связаться с ней никак нельзя. Я говорил, что надо бы установить в «мерседесе» телефон на тот случай, если где-то на проселочной дороге что-то сломается. Но нет, она хочет, чтобы ее не тревожили. Любит избавляться от телефонов, от голосов.

Коннор потер подбородок. Казалось, энергия, только что бурлившая в нем, странным образом рассеивается.

— То есть просто садится в машину и уезжает на много часов?

— Именно.

— Почему?

— У нее такой способ выпустить пар.

— То есть уезжает, только когда расстроится?

— Угу.

Эндрю видел, к чему ведет разговор Коннор, и это его злило.

— Произошло сегодня что-нибудь, способное расстроить ее?

Музыка Вивальди все еще звучала в комнате и в других комнатах первого этажа. Эндрю хотелось, чтобы Мария выключила ее.

— Мы поссорились, — спокойно ответил он. — Утром. Перед ее отъездом в галерею.

— Сильно?

— Довольно-таки. Молча. Эрика все держит в себе. Словом, она уехала, и готов биться об заклад, в галерею даже не заглядывала. Может, уже прикатила в Филадельфию.

— Из-за чего ссора?

Эндрю хотел ответить Коннору, что это не его дело, но, разумеется, не мог.

— Супружеские осложнения, — лаконично ответил он.

Коннор глянул на него, потом отвел взгляд.

— И долго они тянутся?

— Несколько месяцев. — Каждый слог давался с трудом. — С декабря.

— А до этого она уезжала в такие поездки?

— То и дело. Семейные нелады, ничего больше за этим нет. Сожалею, что зря отнял у тебя время.

— Говорила она что-нибудь перед отъездом?

— Я же сказал, Эрика все держит в себе.

— Так что, в сущности, ты не знаешь...

— Я знаю ее, черт возьми. Эрика — моя жена. Она вернется.

Коннор должен был понять, что расследовать тут нечего. Однако не двигался с места, словно разговор только начинался. Должно быть, наслаждался. Видя, как богатый Эндрю Стаффорд признается в крушении своего брака. Для него это было представлением, спектаклем, и Эндрю ненавидел за это Коннора, ненавидел самоуверенного, улыбающегося сукина сына...

Только Коннор не улыбался. Лицо его было мрачным, сощуренные глаза встревоженными. И у Эндрю возникло неприятное ощущение, что он что-то упустил, что его перспектива опасно перекосилась.

— В чем дело, Бен? — спросил он уже помягче. — Я сказал тебе, что, по всей видимости, произошло. Почему не хочешь верить этому?

Коннор сунул руки в карманы виниловой куртки и потупился, будто застенчивый школьник.

— Потому что это не соответствует фактам. Видишь ли, миссис Стаффорд открывала галерею. Даже получила почту, следовательно, была там по крайней мере до часу. Потом исчезла.

Эндрю захлопал глазами, пытаясь это осмыслить.

— После часу?