Когда отступит тьма

Эрика читала о форме слепоты, при которой поле зрения сужается до размеров булавочной головки. Нечто похожее испытывала она сейчас. Непроглядная тьма вокруг и единственный кружок света, то расплывающийся в овал, когда луч вытягивался вдоль косой стены, то сжимающийся, то расширяющийся при падении на близкие и дальние поверхности.

Продвижение было медленным. После каждого осторожного шага Эрика останавливалась и описывала лучом дугу, вначале проверяя, нет ли в полу каких-то уступов или опасных трещин, в которых может застрять ступня, затем осматривая потолок, на котором могли оказаться кальцитовые выступы.

В детстве было по-другому. Тогда они с Робертом расставили по лабиринту старые керосиновые лампы, обнаруженные в одном из сараев усадьбы. Таким образом, все восемнадцать комнат Грейт-Холла были освещены. Пропажу никто не обнаружил, и, по счастью, не было штормов, при которых они могли бы понадобиться.

Лампы могли до сих пор находиться здесь. Разумеется, Эрика их не уносила. Но она не захватила свечек, а на поиски не было времени.

Она продолжала идти, шаг и остановка, шаг и остановка. В памяти у нее всплыл обрывок сведений, почерпнутых на давно прослушанном курсе лекций в Римском университете: элевсинские мистерии[5]. Тайные обряды, совершаемые в древности, посвящение в сокровенные истины. Главная часть этого ритуала представляла собой медленное продвижение по темным пещерам, посвящаемый ощупью находил дорогу с риском упасть и разбиться, когда пробирался по узким проходам и ненадежным каменным мостикам.

«Каждый ритуал представляет собой аллегорию, — объявил профессор на своем методичном итальянском, — а элевсинское посвящение — это аллегория самой жизни. Мы ищем смысла, блуждая во тьме, можем оступиться, можем погибнуть, но если достигнем цели, своей истинной, предначертанной цели, то предстанем в сиянии славы. Вот что познает посвящаемый. Вот что должны познать все мы. Так как этот поиск ведет каждый из нас».

Новостью для Эрики это не явилось. Ее поездки на Средиземноморье были частью этого поиска, как и одержимость искусством и красотой. Брак с Эндрю, «на радость и горе», тоже. Даже отношения с Робертом входили в него, и это стремление к цельности, к совершенству, к почти мистической трансцендентности, которую она испытала на пристани в греческой рыбацкой деревушке, стоя нагой перед бронзовой богиней.

В ту минуту она мельком увидела некую цель, смысл, порядок вещей, в течение последующих семнадцати лет оставшиеся недоступными.

Может, обрести их ей мешала занятость — вечная беготня, беготня. Подъем на рассвете для спринта по лесу даже в зимней темноте. Работа в галерее с десяти до пяти, составление каталогов, отправка заказов по почте. Всегда в движении, не сбавляя шага, как будто даже краткая остановка каким-то образом убьет ее.

Бен Коннор был прав, неожиданно подумала Эрика. Странно, что он сейчас ей пришел на ум.

Но, назвав ее акулой — вынужденной непрестанно двигаться, лишенной возможности передохнуть, — он сам не знал, до чего оказался проницательным.

Эрика задумалась, чего ищет и от чего бежит. В конце концов это может быть одно и то же.

И если она когда-нибудь найдет то самое... или оно найдет ее...

Содрогнувшись, Эрика отогнала эту мысль.

В пещерах было теплее, чем наверху, примерно десять градусов, постоянная подземная температура, и Эрика в зимнем пальто, в сапогах и перчатках неожиданно вспотела.

Возле бокового хода она заколебалась, потом решила, что нужно свернуть здесь. Пометила угол губной помадой и продолжала путь.

Новый ход был поуже, пол более неровным, с потолка угрожающе свисали сталактиты. Эрика шарила одной рукой, другой направляла фонарик. Ее мучили дурные мысли о том, что она заблудится, будет плутать, пока не сядут батарейки, затем, погребенная в кромешной тьме, умрет от голода.

Дышала она часто, но, странное дело, казалось, не могла вобрать в легкие воздуха.

Еще один осторожный шаг, еще. Повернув за угол, Эрика сделала их тридцать. Она вела счет шагам.

Несмотря на страх, беспокойство, Эрика находила нечто успокаивающее в таком окружении. Она много лет не думала об этих пещерах и не могла бы описать ни одной их детали, однако при виде каждой ниспадающей каменной завесы, каждой сломанной колонны с волнением узнавала их, словно они непрестанно хранились в ее памяти.

Почти наверняка Роберт испытывал бы то же самое, шел бы первым делом в эту часть лабиринта.

Постой.

Послышался какой-то шум?

Эрика замерла и, затаив дыхание, широко раскрыла глаза, стараясь прислушаться. Чувствовала, как волоски на затылке поднимаются дыбом.

Нет, просто игра воображения.

Она пошла дальше. Коридор еще больше сузился. Едва слышно доносился легкий пророческий шепот, на нижнем уровне системы пещер располагался водоносный горизонт, питавший водопады Барроу.

Водопады, в свою очередь, питали Барроу-Крик, речушку, вынесшую на илистый берег тело Шерри Уилкотт.

Пальто Эрики пропиталось потом, сердце учащенно колотилось.

Впереди смутно виднелся проем. Вход в просторную глубокую пещеру.

Тронный зал. Их особое убежище.

Она добралась до него.

* * *