Когда опускается ночь

Когда я хорошенько затянул узлы и приладил сверток поудобнее, мне почудилось, будто из-за двери послышался чей-то вздох. У меня пробежал мороз по коже от ужаса, я вслушался. Нет! В коридоре по-прежнему мертвая тишина, я слышал только тихое дуновение ночного ветерка в открытое окно. В следующий миг я был уже на подоконнике — а еще через мгновение крепко обхватил водосточную трубу руками и коленями.

Я соскользнул на улицу легко и тихо, как и было задумано, и немедленно помчался со всех ног в местную префектуру полиции, которая, насколько мне было известно, располагалась поблизости. По воле случая там бодрствовал супрефект, а также несколько его лучших подчиненных, — думаю, они составляли некий план по обнаружению виновного в загадочном убийстве, о котором тогда говорил весь Париж. Когда я начал свой рассказ — задыхаясь от спешки и на очень скверном французском, — мне стало очевидно, что супрефект заподозрил, будто перед ним пьяный англичанин, который кого-то ограбил; но, послушав продолжение, он вскоре изменил свое мнение и, не успел я даже приблизиться к финалу, убрал в ящик стола все бумаги, лежавшие перед ним, надел шляпу, вручил мне другую (поскольку я был с непокрытой головой), отдал приказ отряду солдат, попросил своих опытных подчиненных приготовить всевозможные инструменты для взламывания дверей и кирпичных полов, взял меня за руку самым дружелюбным и бесцеремонным образом и вывел на улицу. Осмелюсь предположить, что, когда супрефект был маленьким мальчиком и его в первый раз повели в театр, он и вполовину не был в таком восторге, как теперь, когда предвкушал раскрытие дела в игорном доме!

Мы двинулись по улицам, и супрефект подвергал меня перекрестному допросу и одновременно поздравлял, шагая во главе нашего грозного отряда posse comitatus[15]. Едва мы очутились возле игорного дома, и у парадного, и у черного входа мигом расставили часовых, на дверь обрушили град оглушительных ударов, в окне показался свет, мне было велено спрятаться за спинами полицейских — после чего послышались новые удары и крик: «Откройте, именем закона!» В ответ на этот устрашающий зов все замки и засовы подались под невидимой рукой, и супрефект тут же оказался в доме, нос к носу с каким-то слугой, полуодетым и мертвенно-бледным. Сразу же состоялся краткий диалог:

— Мы хотим увидеть англичанина, который остановился на ночлег в этом доме.

— Он давным-давно ушел.

— Ничего подобного. Ушел его друг, а он остался. Проведите нас к нему в спальню.

— Клянусь вам, Monsieur le Sous-préfet[16], его здесь нет! Он…

— Клянусь вам, Monsieur le Garcon[17], он здесь. Он здесь спал, ваша кровать показалась ему неудобной, он пришел к нам пожаловаться на это — и вот он, среди моих людей, и вот он я, готовый поискать двух-трех блошек в его кровати. Реноден! — (Это он обратился к одному из подчиненных и показал на слугу.) — В кандалы этого человека, руки за спину. А теперь, господа, идемте наверх!

Всех до единого в доме арестовали — и мужчин, и женщин, а первым — «старого солдата». Потом я нашел кровать, в которой спал, а потом мы отправились в комнату наверху.

Там нигде не нашлось ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Супрефект осмотрел помещение, велел всем молчать, дважды топнул по полу, потребовал свечу, внимательно посмотрел на то место, где топнул, и приказал осторожно разобрать там пол. Это было исполнено вмиг. Принесли свет, и мы увидели глубокую полость с деревянными распорками между полом верхней комнаты и потолком комнаты внизу. Через эту полость вертикально было пропущено нечто вроде железного кожуха, густо смазанного, а в этом кожухе виднелся тот самый винт, соединенный с балдахином внизу. Далее были обнаружены, вытащены и разложены на полу остальные детали машины: еще один винт, весь в свежем машинном масле, рычаги, обернутые войлоком, полный механизм верхней части тяжелого пресса, — все это было с дьявольской изобретательностью идеально подогнано к устройству внизу, а в разобранном виде умещалось в наименьший возможный объем. Немного повозившись, супрефект сумел собрать машину и, предоставив своим людям опробовать ее, вместе со мной спустился в спальню. Смертоносный балдахин уже опускался, но не столь беззвучно, как наблюдал я раньше. Когда я сказал об этом супрефекту, ответ его был прост, но полон устрашающего смысла.

— Мои люди, — заметил супрефект, — опускают полог в первый раз, а те, чьи деньги вы выиграли, имели больше опыта.

Мы оставили дом в безраздельном владении двух полицейских: все до единого обитатели были тут же отправлены в тюрьму. Супрефект составил proces verbal[18] моих показаний у себя в кабинете, а затем отправился со мной в гостиницу проверить мой паспорт.

— Скажите, — спросил я, вручая ему документ, — неужели кого-то действительно уже задушили в этой кровати, как пытались задушить меня?