Когда он опоздал

— Лорка! Сколько лет. А ты смотрю родила? И кто? Девка или парень? — словно из-под земли вынырнул подпитый мужик. — А я на полгода сел. Прикинь? Охренеть. А мать твоя дома?

— Она здесь больше не живет. И я не знаю, где ее носит, — сказала Лариса.

— Блин! Я у вас хотел пожить пару дней. Мы бы вместе с тобой опять кровать помяли. У меня даже бутылка есть, — он приоткрыл куртку, показывая начатую бутылку.

— Вали отсюда! — рявкнул Герман, подходя к Ларисе.

— Мужик, ты чего? Мы старые знакомые… Блин. Я же так… По дружбе, — сказал мужик, быстро удаляясь под злым взглядом Германа.

— Я его даже не помню, — сказала задумчиво Лариса. — Как думаешь, все это отразиться на малышке? Я про слухи.

— Не отразятся. К тому времени, когда она в школу пойдет, все забудут.

— Не хочу, чтобы про нее говорили, что она дочь шлюхи, с которой переспало половину города.

— Сначала так говорят, а потом начинают говорить, что вот, исправилась. Больше не гуляет, а ведет порядочный образ жизни. А какая мать! И все это с восхищением. Я это проходил. Хотя моя мать ни с кем и не гуляла. Поздно возвращалась от подруги в сорок семь лет.

— Она другое говорила. Про мужа.

— Он умер. А через три месяца после его смерти на нее напал какой-то пьяный мужик. Никто даже разбираться не стал. Сразу осудили, что гулять начала, когда еще муж в могиле не остыл. Потом приписали ей другие случаи. Но со временем языки заткнулись. Да и мы с ней как-то не реагировали на это. А со временем и это стерлось. Народ судачить любит. Но когда не подкидывать дров для сплетен, то они быстро затыкаются. Потом и вовсе забывают.

— Будем надеяться на это. Тебе все же надо съездить к матери, — сказала Лариса. — Ничего не говори. Не оправдывайся. Купи цветов. Покрась оградку. Тебе там нужно побывать.

Лариса говорила слишком убедительно. Герман вначале сопротивлялся, но все же решил туда поехать. Он знал, где была похоронена тетка с семьей. Там нашла упокоение и мать. Вначале Герман хотел взять Егора, но тот работал почти без выходных, потому что был сезон. Но пообещал съездить осенью, когда с работой станет проще. Он устроился на склад и вроде был доволен жизнью, хотя Герман все равно относился к действиям Егора, как к игре мальчика в самостоятельность.

Вечером Герман сходил за тортиком. Настроение у него было такое, что он поймал себя на желание пройтись по лужам, потрепать за ухом лохматую собаку, а то и вовсе притащить ее домой. Он словно вернулся в детство, когда впереди было много дорог. Осталось лишь выбрать понравившуюся.

Лариса готовила ужин. Малышка лежала в коляске и пыталась дотянуться до погремушек. Во дворе играла музыка. Прям красота, а не жизнь. Он даже представля, что когда Ларисе станет еще легче, чтобы он смог оставлять ее надолго одну, то он выйдет на работу. Будет вот так возвращаться домой, где они будут вместе ужинать. Где малышка будет бегать по коридору с куклами. А потом…

— Ларис, а что если мы с тобой поженимся? — неожиданно для себя сказал Герман.

— Ты только сегодня развелся.

— И?

— Если это шутка, то она не смешная, — сказала Лариса.

— Я серьезно. Давай попробуем. Знаю, что ты, наверное, мужчин видеть не можешь. Но у нас с тобой много общего. Мы неплохо в быту справляемся. Два месяца делим одну кровать на двоих.

— Ты сам сказал, что так проще к малышке вставать, — поворачиваясь к нему, сказала Лариса. Она вытерла руки полотенцем. Хмуро посмотрела на Германа.

— Я же ничего не говорю по этому поводу. Просто…

— Просто ты дурак. В тебе сейчас эйфория от свободы. Ведешь себя под эмоциями. Завтра о своих словах пожалеешь. Поэтому я сделаю вид, что твоих слов не слышала. Тоже мне. Герой нашелся! — последние слова она сказала недовольно, с ворчанием.

— Я серьезно.

— И я серьезно.

— Хорошо. Почему тебе не нравится мое предложение? Я же от тебя ничего не требую. Понимаю, что нужно время. Но вместе…

— Хочешь правду? — тихо сказала Лариса. Только глаза ее недобро заблестели. Явно она разозлилась. — Да, меня сейчас от мужчин воротит. Но не от тебя. Я тебя люблю. Давно люблю. Рядом с тобой забывается все плохое. Для меня ты — это свет, который исцеляет лишь тем, что находится рядом. Я кайфую от твоей заботы и всегда напоминаю себе, что это временно.

— Почему временно? — спросил Герман. Она ушла в комнату. Вернулась оттуда с несколькими бумажками.

— Вот поэтому. Или думаешь если спать с бомжами — это все останется без последствий? — сказала она, кладя листки с анализами на ВИЧ и гепатит с положительным результатом. — Я не говорю про постоянное желание выпить. Не говорю о том, что у меня депрессия. Что у меня зубы выбиты и сама я похожа на опустившуюся шлюху. Съел?

— А ты думаешь, что я дурак и не знал этого? — спросил Герман.

— Ты смотрел мои анализы?

— Нет. Предполагал, что такое возможно, — сказал Герман. — Последствия могут быть разные.

— И? Тебя это не волнует?

— Нет.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю. Жизнь на диагнозах не заканчивается. Да, это страшно. Да, это плохо. Это влияет на образ жизни. Но я не думаю, что должен из-за этого отказываться от идеи нам с тобой расписаться.