Ницше качал головой — едва заметно, но решительно.
«Позвольте мне, — продолжал Брейер, — предвосхитить ваше возражение — вы уже говорили о том, что стресс является неотъемлемой частью вашей работы и вашей миссии, что даже если бы существовала возможность его искоренения, вы бы не пошли на это. Я правильно вас понял?»
Ницше кивнул. Брейер не без удовольствия заметил огонек любопытства в его глазах. «Хорошо, — думал он, — хорошо! Профессор уверен, что последнее слово в обсуждении стресса осталось за ним. Он удивлен, что я опять возвращаюсь на это пепелище».
«Но клинический опыт подсказывает мне, что существует огромное количество источников напряжения, о которых человек, испытывающий стресс, может и не догадываться, и для того, чтобы пролить на них свет, нужен объективный советчик».
«А какими могут быть эти источники напряжения, доктор Брейер?»
«Помните, когда я спросил вас, не ведете ли вы дневник событий, которые случаются в промежутках между приступами, вы упомянули важные и волнующие события, из-за которых вы перестали вести дневник. Я могу предположить, что именно эти события, о которых вы абсолютно ничего не рассказали, и есть причина стресса, обсуждение которой может облегчить боль».
«Я уже решил этот вопрос, доктор Брейер», — сказал Ницше категорическим тоном.
Но Брейер не оступался. «Но есть и другие стрессы. Например, в среду вы упомянули некое предательство. Это предательство, вне всякого сомнения, вызвало стресс. Ни одно человеческое существо не лишено Angst[8], так что все мы испытываем боль, когда умирает дружба. Или боль одиночества. Честно говоря, профессор Ницше, меня как врача серьезно озаботил ваш рассказ о том, как вы проводите свои дни. Кто в состоянии выносить такое одиночество? До этого вы говорили о том, что у вас нет жены, нет детей, нет коллег, и утверждали, что именно этим вы устранили стресс из своей жизни. Но я не могу согласиться с вами: полная изоляция не искореняет стресс, но сама она является стрессом. Одиночество — благодатная почва для болезней».
Ницше решительно качал головой. «Позвольте мне не согласиться с вами, доктор Брейер. Великие мыслители всех времен предпочитали свое собственное общество, любили отдаваться собственным мыслям, не позволяя толпе тревожить себя. Вспомните Торо, Спинозу или, например, религиозных аскетов — святого Иеронима, святого Франциска или Будду».
«Я не знаю Торо, но что касается остальных — разве же они были образцами психического здоровья? Кроме того, — Брейер расплылся в широкой улыбке в надежде разрядить обстановку, — вы поставите ваш аргумент в довольно опасное положение, обратившись за поддержкой к религиозным старейшинам».
Но Ницше не оценил шутку. «Доктор Брейер, я благодарен вам за ваши попытки помочь мне, и эта консультация уже принесла мне много пользы: для меня очень важна та информация о мигрени, которую я получил от вас. Но мне нежелательно ложиться в клинику. Я подолгу оставался на водах, неделями жил в Сент-Морице, в Гексе, Стейнабаде — и все бесполезно».
Брейер был настойчив. «Вы должны понять, профессор Ницше, что лечение в клинике Лаузон не имеет ничего общего с лечением на европейских водах. Не надо было мне вообще упоминать воды из Баден-Бадена. Это всего лишь ничтожная часть того, что под моим руководством может вам предложить Лаузон».
«Доктор Брейер, если бы вы и ваша клиника находились где-нибудь в другом месте, я бы отнесся к вашему плану с максимальной серьезностью. Может, Тунис, Сицилия или даже Рапалло. Но зима в Вене — пытка для моей нервной системы. Не верю, что я выживу здесь».
Хотя Брейер знал по словам Лу Саломе, что Ницше не особенно возражал против ее предложения о проведении зимы в Вене с ним и с Полем Рэ, он, разумеется, не мог воспользоваться этой информацией. Но у него был готов ответ получше.
«Но, профессор Ницше, вы говорите о том же, что и я! Если бы мы поместили вас в клинику в Сардинии или в Тулузе, где мигрени не мучили бы вас в течение месяца, мы бы ничего не добились. Медицинское исследование не отличается в этом плане от философского:
На этом Брейер остановился. Он знал, что это был сильный ход. Он едва удерживался от торжествующей улыбки.