Когда диктует ночь

Но все это случилось позже, а сейчас вернемся к той ночи в Мирамаре, когда Луисардо кормил меня своими байками, а огни противоположного берега беспорядочной россыпью светились вдали. Лукавые искорки вспыхивали у него в глазах, и, судя по его словам, путешественника спас счастливый случай, и теперь он застрял в Сан-Фернандо, знаешь, малявка, в привокзальном пансионе. Луисардо рассказывает, что путешественник вышел из своей комнаты очень осторожно, а выйдя, сразу зашел в ближайший бар, чтобы ублажить брюхо, разыгравшееся, как у кота, проглотившего скрипку вместе со смычком. Представляешь, малявка, какой расстроенный оркестр звучит в голодном пузе? Это странно, ведь в организме путешественника все было так взаимосвязано, что при малейшем нервном расстройстве он терял аппетит. Так было всю его собачью жизнь, пока он не узнал, что такое левантинец, ветер с востока. Понимаешь, малявка, этот ветер, который рождается бог весть где на востоке и становится острым, как нож, когда достигает здешних мест, этот ленивый ветер вернул ему аппетит. И, не спуская глаз с улицы, путешественник заказал акулье мясо в желтом соусе, матросское блюдо, которое, в отличие от акульего мяса в простом соусе, готовится с шафраном. Отсюда и название. А так как кот не переставал мяукать у него в желудке, он попросил еще куропатку с гарниром из крупно порезанного картофеля плюс оладьи с креветками — местное фирменное блюдо, рецепт которого мы сейчас раскроем.

Он прост. Горсть креветок живьем бросают в небольшое количество кипящей воды. Буль-буль-буль. Варят недолго, затем кастрюлю снимают с огня, вылавливают креветок, а в бульон засыпают пшеничную муку и муку турецкого гороха в равных пропорциях. Чем больше муки мы добавим, тем гуще будет тесто, которое еще горячим смешивается с мелко порезанными креветками, луком и чесноком. И обязательно добавьте петрушку. Соль и перец по вкусу. Когда тесто готово, его большими ложками выливают на сковородку, куда предварительно налито оливковое масло, примерно на палец. Пш-пш-пш. Масло добавлять по мере того, как оладьи будут его впитывать. Когда оладьи подрумяниваются, их снимают со сковороды, промокают бумажной салфеткой — и блюдо готово. Итак, заглотив с полдюжины таких оладъев и расплатившись, путешественник думает только о том, как бы поскорее лечь и проспать до самого завтрашнего утра, пока не отправится первый автобус на Тарифу. И ленивой походкой он возвращается в пансион. Однако не успевает он открыть дверь своей комнаты, как в нос ему бьет запах ментоловой мази. Знаешь, малявка, еще такие леденцы — «Пиктолин». В довершение всего раздаются первые звуки уже знакомой ему мелодии на черном пианино. И тут его приветствуют прямым ударом рукояткой пистолета по голове. Бам!

Придя в себя, он постепенно различает смутные фигуры. Одна в черном корсаже и мини-юбке, из-под которой видны голые ляжки. Волосы подобраны под фуражку капитана военно-морских сил, несколько искусственных прядей падают на плечи. Под гримом просвечивает пробивающаяся синяя щетина, зубы — в помаде. В одной руке револьвер, рукоятка запачкана кровью или кармином. Другой, тщедушный, но задиристый на вид, волосы в бриолине, одет в курточку с отворотами и жабо. Из-за пояса торчит рукоятка ножа, который кажется путешественнику длиннющим, но на самом деле это всего лишь перочинный швейцарский ножик старикашки, доставшийся ему в наследство. Мало того, толстую, как ягодица, щеку типа перерезает шрам. Его лицо кажется путешественнику знакомым, но точно припомнить он не может. Попробовав пошевельнуться, он понимает, что привязан к ножкам кровати.

Тип со шрамом на щеке спрашивает его, где карта сокровищ. Путешественник думает, что, если скажет правду, его заподозрят во лжи, воображение живо рисует ему, как нож вычерчивает у него на лице кровавые узоры. Холод пробирает его до самого мочевого пузыря, и он боится обмочиться, во рту же все пересыхает при виде лезвия, блестящего в лучах заходящего солнца. Тип со щетиной подходит к путешественнику и нахлобучивает на него капитанскую фуражку. Потом наставляет на него револьвер. Так ласково, даже утонченно, как будто разыгрывает сценку в кабаре, малявка; Луисардо описывает мне эту сцену с самой гнусной из своих улыбок, обнажающей его позеленелые зубы.