Когда бог был кроликом

Родителей часто приглашали на такие семейные сборища, все благодаря неистовой благодарности, которую по-прежнему ощущал к отцу Алан-старший. Нэнси тоже приглашали, потому что Нэнси была звездой, а каждому приятно запросто пообщаться со звездой. Но как раз на одной из этих шумных семейных посиделок произошло неожиданное и даже опасное событие: Алан-младший угостил отца сигарой и предложил ему стать единственным крестным родителем маленькой Аланы, чем вызвал явное негодование у своих родственников со стороны жены. Неловкое молчание и явное смущение отца были приняты за согласие, и маленький коттедж огласился приглушенными возгласами: «Чужой человек!», «А как же мы?», «О чем он только думает!». В конце концов Алан-младший отвел свою жену в сторонку и потребовал, чтобы ее родня замолчала. Впервые в жизни он осмелился настоять на своем, и хоть сделал это достаточно мягко, решение его осталось неизменным. Мой отец был очень хорошим человеком; лучшим в этих краях. Все, спорить больше не о чем.

В машину мы уселись, как всегда, с опозданием, но Рыжик сказала, что мы ждали этого ребенка три лишние недели, так что он вполне может подождать нас всего-то полчаса. Мать посмотрела на нее в зеркало заднего вида, и я заметила, что она немного нервничает. Сегодня утром Рыжик выпила всего половину своего чая с марихуаной, но заваривал его Артур (вместо матери, которая в это время пыталась расшифровать эротические сновидения мистера А.), судя по всему не поскупившийся на дозу. Поверх прелестного платья и кардигана, подготовленных матерью, она надела свое боа из перьев и наотрез отказалась его снять, хотя мать и намекам ей, что мы едем на крестины, а не на бенефис в «Гербе рыбака».

— Ну и что? Я все равно буду петь, — улыбалась безмятежная Рыжик.

— Но ведь в церкви, а не в Карнеги-холле.

Рыжик щелкнула языком и закрутила боа вокруг шеи. Теперь она со своим крупным носом напоминала лысого орла, высматривающего жертву. Мать, похоже, опасалась, что жертва уже найдена, что она запелената в кружевной конверт и у нее курчавая головка.

— Поехали, — сказал отец. — Вес здесь?

— Да, — сказал Артур.

— Да, — сказала Рыжик.

— Да, — сказала я.

— Не все, — сказала мать, пристально глядя на руки и думая о моем брате.

Это повторялось каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал: «Все здесь?»

Отец погладил ее по руке, но она отдернула ее и сказала:

— Со мной все в порядке, Элфи.

Отец пожал плечами и взглянул на нас в зеркало. Мы сидели стиснутые на заднем сиденье и не смели сказать ни слова.

— Не понимаю, почему нам надо грустить о нем, — наконец решился Артур. — Он чудно проводит время в Нью-Йорке, шляется по клубам, крутит романы, зарабатывает кучу денег на этой своей бирже, а мы собираемся на крестины, на которых большинство гостей предпочли бы нас не видеть.

— Заткнись, Артур, — попросила мать, и он послушно заткнулся.

Рыжик захихикала. Не над чем-то конкретным, а просто потому, что была под хорошим кайфом.

Почтальон помахал нам рукой, как раз когда отец поддал газу, отчет из-под задних колес полетела галька. Отец редко садился за руль — обычно это делал Алан — и теперь на каждом подъеме забывал переключать скорость.

— Возьмете почту сейчас? — спросил почтальон, взмахну в пачкой счетов и писем.

— Давай, Брайан.

Отец забрал у него пачку и передал матери, а та быстро пролистала ее, надеясь найти голубой конверт авиапочты с новостями от сына. Мне она передала письмо, пришедшее на адрес Нэнси и переправленное нам.

— Собрались на крестины крошки Аланы? — спросил почтальон.

Услышав «крошку», Рыжик явственно хмыкнула.

— Да, — кивнул отец. — Я ведь буду крестным отцом, знаете?

— Слыхал. А еще слыхал, что это ироде бы не всем нравится.

— Ну… — начал отец, но ничего больше не сказал.

— Что ж, до свидания тогда. — Почтальон развернул велосипед и поехал в другую сторону.

— Дрочила! — прокомментировала Рыжик.

— Ну ладно, ладно, — вмешалась мать.

— Сбей его, — посоветовал Артур.

— Да бросьте вы, ради бога! — возмутилась мать и сунула в рот пластинку жевательной резинки.

Народу в церкви собралось не много, и, разумеется, наше опоздание было замечено всеми членами плимутскою клана, уже занявшего лучшие скамьи, на что тут же громко пожаловалась Рыжик. Алан обнял нас всех и проводил на отведенное нам место, откуда отцу и Рыжику будет удобно выходить.

Служба была простой, в ней нашлось место и обещаниям, и слезам, и всему, что может потребоваться ребенку. Отец поднялся и постарался как можно более выразительно прочитать стихотворение под названием «Дитя у меня на руках всегда найдет мир в Твоем сердце», а потом Алан-старший произнес очень интересную речь, в которой встречались слова «Лола», «танцовщица», «бриллиант» и «Гавана», — видимо, в его сердце еще теплилась надежда, что этот большой сверток на руках у священника можно было бы назвать в честь героини одной из величайших на свете песен[21]. И только когда зазвучали и заполнили всю церковь первые такты псалма «Господь нам щит из рода в род», я осторожно вытащила письмо из конверта с тюремным штемпелем и начала читать.