Когда бог был кроликом

Туфли были красными, с маленькими белыми ромашками на носке, и они мне правда понравились. У нее еще никогда не было таких красивых туфель, и я ей об этом сказала.

— Я специально их надела, чтобы показать тебе.

— Я знаю. Спасибо, — сказала я и почувствовала себя совсем гадко.

— Наверное, мы с тобой больше никогда не увидимся, — сказала она, не сводя с меня глаз; ее лицо было красным и опухшим от слез.

— Конечно же увидимся! — Я обняла ее и почувствовала знакомый запах ее волос: они, как всегда, пахли чипсами. — Мы ведь с тобой связаны. Неразделимо связаны. — Так вчера вечером сказал о нас мой брат.

И я оказалась права. Мы увиделись еще раз, правда всего один — по крайней мере, пока мы были детьми, — а потом наши жизни разделились и потекли в разные стороны, как реки, пробивающие себе новые русла. Ничего этого я еще не знала, когда, высунувшись из машины, махала ей рукой и кричала: «Скоро увидимся! Я буду скучать!» Не знала, когда кричала: «Ты мой самый лучший друг! Пиши мне!» Ничего этого не знала, когда смотрела через заднее стекло и видела, как она и наша улица становятся все меньше и меньше, будто пятнышко света в туннеле, а потом машина повернула, и я уже ничего не видела. Я чувствовала, что в моих легких совсем не осталось воздуха, а во мне — жизни.

~

Деревья обступили нас со всех сторон, когда мы свернули с трассы, оставив позади длинную вереницу автомобилей, устремившихся на выходные к морю. По узкой дороге, на которой не смогли бы разъехаться две машины, мы спустились к реке и, повинуясь облезлому указателю с надписью «Трихэвен», повернули сначала направо, а потом налево.

День клонился к вечеру, но солнце все еще светило горячо и ярко, отражалось от зеленых листьев нависающих над дорогой деревьев и солнечными зайчиками слепило меня.

Я глубоко вдохнула новый незнакомый воздух: он был сырым, сырым и теплым, и иногда мне казалось, я чувствую запах моря. Наверное, так оно и бьио, потому что начался час прилива, питающего маленькую речушку внизу.

— Мы уже близко, — шепнула я брату.

И впервые за шесть часов поездки он выпрямился и с интересом посмотрел в окно; и тут же начал грызть ногти.

— Все в порядке, — улыбнулась я ему, и тогда он вынул руку изо рта и стал разглядывать окружающий нас зеленый мир.

Я достала бога из коробки и показала ему его новый дом.

— Здесь ты будешь в безопасности, — шепнул он мне.

Дорога немного выровнялась, а после крутого правого поворота асфальт вдруг кончился, и машина неловко запрыгала по камням, гравию и земле. Мы остановились у старых деревянных ворот с вырезанной на левом столбе надписью «Трихэвен». В глубоких бороздках поселился мох, и буквы казались ярко-зелеными на фоне темного сырого дерева. Отец выключил двигатель. Я затаила дыхание, вслушиваясь в птичье пение и лесные шорохи. Пока я была наблюдателем, а не участником этой жизни.

— Приехали, — сказал отец. — Вот наш новый дом. «Трихэвен».

Сначала мы увидели фургон с нашей мебелью и просвет между деревьями, и только потом перед нами вырос дом: большой, квадратный, грязно-белый под ярким солнцем, он стоял одиноко, не считая небольшого полуразрушенного строения в тени, из середины которого тянулось к небу деревце.

Я вылезла из машины, распрямилась и почувствовала себя совсем маленькой рядом с домом. Он был построен дчя богачей, и сейчас, любуясь его красотой и величием, я вдруг вспомнила, что мы и есть богачи.

Я надела на бога поводок, и по газону мы бегом спустились к речке; там я замедлила шаги и осторожно ступила на влажные доски причала. От соли, воды и заброшенности они совсем сгнили, но к ним все еще была привязана лодка, пробитая и наполовину затонувшая, похожая на старика, который цепляется за дом, оттого что ему некуда больше деваться.

— Ну как тебе? — вдруг раздался у меня за спиной голос брата.

Я вздрогнула и быстро обернулась, ведь это была земля духов и эльфов и других существ, до того легких, что их походку невозможно было услышать.

— Смотри! — сказала я и показала на реку. — Рыба! А мой брат лег животом на причал и осторожно опустил руки в холодную воду. Тень рыбы шарахнулась в сторону. Я смотрела на него, а он — на свое отражение, которое морщилось в лениво бегущей воде. Я услышала, как он глубоко вздохнул. Унылый звук.

— Сколько мне лет? — спросил он.

— Пятнадцать, — ответила я. — Ты еще молодой. Зимородок пролетел у нас над головой и приземлился на противоположном берегу. Я видела такую птицу первый раз.

~

Было первое мая, И утренний воздух изо всех сил старался поднять мне настроение. Он был веселым и свежим, совсем не похожим на тот, которым мы дышали восемь месяцев назад, когда густой лес со всех сторон подступал к дому, будто тяжелые, темные тучи, никак не могущие пролиться дождем.

Много десятилетий деревья не пропускали в дом света, и скоро сырость начала пропитывать налгу одежду, наши постели, наши тела, и однажды за обедом, через пять недель после переезда, мать объявила ультиматум: либо мы передвигаем дом, либо передвигаем лес, и тогда отец, проявив несвойственную ему решительность, пошел и купил топор.