Кофе на утреннем небе

– Всхлипывать, а то захлебнёшься в жалости к себе. Хватит реветь, хватит ре-минора. – Её эмоции подсохли и драма уже приобрела оттенок мелодрамы. Когда главные герои могли прийти к компромиссу, будто после мощного ливня, где природа начинает стягивать с себя мокрую одежду, стряхивая с себя дождь.

– Бесчувственная пьяная обезьяна, – снова полезла она в бутылку.

– Уродина, как ты меня уже достала! – сорвался я.

– Вали отсюда, вали, если хочешь. Мне надоело тебя успокаивать, каждый божий вечер, одно и то же. Я не виноват, что отец мой заболел и я вынужден за ним ухаживать. Да, дело даже не в этом. Я его люблю, – нырнул я за ней.

– Я заметила, что его ты любишь больше меня. Если бы ты знал, как я устала приходить сюда, вроде как домой, как я боюсь просыпаться ночью, утром, встречая всё ту же обстановку, ту же больную атмосферу. Разве для этого я родилась, в моё время, в мои годы люди живут как-то по-другому, по-другому проводят время: они ходят на концерты, путешествуют, а не торчат дома. Как ты не понимаешь, я чувствую себя здесь старше лет на двадцать, словно вышла из машины времени не на той остановке. Я же не виновата, что моложе тебя, – рылась она в шкафу, пытаясь собрать какие-то вещи.

– Тем более, значит, у тебя всё впереди. Ты будешь счастлива. – В это утро я уже не мог послушать свои любимые песни в исполнении любимой певицы, радио сломалось, оно не хотело говорить, сколько бы я ни пытался его починить… Сколько бы я ни гладил её ручку, ни целовал её шею, ни утешал буквами. С любимыми всегда так – одна идиотская выходка, и остаёшься без музыки чёрт знает на сколько.

– Буду, конечно, буду. Только не с тобой. С тобой надо встречаться, как с любовником, но не жить. Жить вместе у нас не получается. Разные мы, – бросала она свои одёжки из шкафа на кровать.

– Разве это причина? – застыл я напротив неё.

– Да, именно это. Женщина никогда не уйдёт от любимого человека без причины.

– Да, она даже причину забирает с собой. Что-нибудь кроме секса со мной тебе приносит ещё удовольствие?

– Не волнуйся, больше никто ничего мне не приносит. А ты урод, – бросила Алиса свои вещи и села спиной к батарее, закрывая руками воспалённые глазницы.

– Я знаю. Я знаю. Не смотри на меня, а-то…

– А-то?

– А-то простудишься. У меня взгляд холодный.

– А у меня? – оторвала она руки от глаз.

– У тебя на лице мегера.

– Что?

– Да, вы заплакали мой бар и плачем своим разогнали всех посетителей. Можно один безличный вопрос? Что вы делаете одна вечером в баре? – подошёл я к ней, чувствуя, что пар мой выходит.

– Вам честно сказать? – улыбнулась сквозь слёзы Алиса.

– Лучше соврите, вдруг у нас что-то получится.

– Врать я не умею, но когда-то получалось.

В этот момент, я понимал, что гроза прошла и можно было строить новый шалаш любви, который может послужить пару-тройку дней, не больше. В душе каждый из нас знал, что это конец, конец тех отношений, что вынашивали нас, как долгожданных детей, но так и не вынесли. Выкидыш, он ещё не знал, как ему дальше быть и где, он ещё не был готов к самостоятельной жизни, он ещё цеплялся за старое и рассерженно топал ножкой.

Впервые за много лет, после того как оба в очередной раз были ошпарены кипятком взаимных проклятий, ей не хотелось бежать в ванную плакать и жаловаться раковине. «Разлюбила», – осенило её.

– Не надо на меня так смотреть, сегодня я лучше уже не стану, – убрала Алиса его руку и пошла в спальню.

Развелись легко, в один день, так могло показаться, если бы мы не пользовались ещё какое-то время: я – ею, она – мною, допивая друг друга кровь.

* * *

Я преданно посмотрел в окно. Город в зимнее утро похож на мишку, которого разбудили и заставили идти на работу, собирать мёд. Мишка встал, потёр свой бок, пососал лапу и пошёл, не отдавая себе отчёта в том, что зимой не бывает цветов, не бывает мёда. Только белые пчёлы покусывали его щёки.

Добрался только часа через два. Снег остановил движение. Рождённые ездить машины ползли. Белые зубы зимы перекусывали меня пополам. С некоторых пор я разлюбил эту женщину, я не любил зиму, я не любил снег, не любил, когда холодно. Поморозив свой взгляд немного на улице, я вошёл в офис, в своё книжное логово, в рабочее кресло.

Через несколько минут, раскачиваясь в раздумьях в нём, я вдруг ярко осознал, как уходят великие цивилизации: отец умер, жена ушла к другу. Они исчезают, затянутые песком времени в какую-то чёрную дыру, грациозно, от них остаются только руины или даже скорее овраги. Чувство руинного не покидало меня всё время, пока по телевизору продолжался документальный фильм о раскопках какого-то древнего города. Где люди не спеша сдували слой за слоем с артефактов тот самый песок времени, пытаясь восстановить некогда процветавшую систему. Они сдували ту самую пыль истории или скорее историй, которой цивилизация успела обрасти.