Кодекс врача

Ага, тот самый итальянец, который организовал занятия школы плавания в центре Москвы. Наверное, пока он не попал в воду, выглядел презентабельно: бело-синий плавательный костюм, усы нафабренные. Сейчас в нем форсу маловато осталось. Вряд ли он предполагал, что такая замечательная затея приведет к таким последствиям. Но переживал сильно. И громко. Встав на ноги, Жованька много и истово крестился на католический манер, потом бухнулся на колени, начал молиться. На латыни. Вот дура-ак!

Народ грозно на него надвинулся, я крикнул Кожухову:

– Зови еще городовых! Держите, держите!

Люди сжимали кулаки, толпа, хоть и не очень большая, недобро гудела. Напирали, раздались первые выкрики:

– Бить его!

– В реку гада!

Сейчас полетят камни. Которые, как известно, оружие пролетариата.

– А ну осади назад!

«Не давать и не пущать» Кожухову было близко и понятно. И голосок у него оказался позычней моего, я аж оглох на одно ухо. Жиган тоже раздвинул руки во всю ширь, это впечатляло.

– Чичас кому-то по сопатке дам! Назад, варнаки!

Вроде сдали, напор публики ослаб. Я перевел дух. Еще самосуда мне тут не хватало. Спросят: кто главный был на происшествии? Доктор Баталов? Подать его сюда! Про Кожухова и не вспомнят.

Растолкав народ, я пошел к утопленникам. Мои явно старались вовсю, слышалось «и раз, и два, и три». Считал Россолимо, он же делал массаж сердце мелкому подростку. Глаза подрагивают, значит, ожил пацаненок. Я потрогал шею, есть пульс. Это Россолимо сильно увлекся, не заметил.

– Давайте следующего!

А следующих и не было. Все разобраны, со всеми работают. Я поблагодарил Георгия Ивановича, сделал ему комплимент. Жаль, что он в невропатологи пошел, я бы такого сотрудника у себя на руках носил: грамотный, энергичный, за дело переживает. Шучу, конечно, он у себя в клинике на своем месте. Многие его своим лучшим учителем считали. Такой зубр, как академик Мясников, крестный отец советской терапии, до самой смерти вспоминал Григория Ивановича, это само за себя говорит.

А вот и профессионалы на лодках. Молодцы. Лучше поздно, чем никогда. Поспели к шапочному разбору, и живых уже и не выловили. На их долю досталось пятеро утонувших, которых они достали чуть ли не возле Большого Устьинского моста. Последнего достали еще дальше, напротив храма святителя Николая в Котельниках.

И самые главные прибыли под занавес. Репортеры возникли почти одновременно, начав ругаться с городовыми, оцепившими место нашей работы с разных сторон. Один, грузный, с моржовыми усищами, смог пробраться по бережку, выловить меня.

– Господин Баталов?

– Откуда меня знаете?

– Присутствовал на операции в клинике Боброва. Гиляровский из «Русских ведомостей».

Ой. Сам дядя Гиляй! Я ведь даже его книгу читал, году в девяностом, наверное. «Москва и москвичи» называется.

– Евгений Александрович, расскажете, что здесь и как?

Мы посторонились: фельдшеры тащили на носилках утопленника. Кто-то накинул на него мокрую рубашку, которая плотно облепила лицо. Страшное зрелище. Только рачков, вылезающих изо рта, не хватает… Впрочем, это не про свежего утопленника.

– Здравствуйте, Владимир Алексеевич. – Я тяжело вздохнул. – Если вкратце, то некий итальянский господин, вон он, – я кивнул в сторону Жованьки, которого паковали в полицейскую карету, – организовал занятия школы плавания. Примерно напротив Водовзводной башни. Дураки зачем-то выплыли на середину реки, их понесло течением… Десять трупов, шестерых удалось спасти.

– А сколько всего было учеников? – Дядя Гиляй быстро строчил карандашом в записной книжке.

– Не знаю, спросите у полицейских.

– Они тоже не знают.

Ну вот так всегда и бывает, все приходится самому. Я плюнул на землю, пошел к карете. Дверку уже закрыли на замок, за ней плакал итальянец, размазывая сопли и слезы по лицу.

– Сколько у тебя было человек в школе? – Я схватился за решетку на окошке, встряхнул ее. – Вспоминай!

– Дьеци, венти, трента, – начал считать десятками Жованька.

У стоящего рядом Кожухова глаза на лоб полезли. Я тоже выпал в осадок.

– Тридцать два человека. Но пьятеро нье пришло.

Я обернулся к городовому:

– Нельзя его увозить.

– Почему?

– Он трупы опознать должен. Пересчитайте всех. И еще лодок на реку пустите по берегам.

Тут к набережной заехал целый кортеж. Две кареты, конные. Городовые опять вытянулись во фрунт, взяли под козырек. Ясно, прибыло начальство. Из первой кареты вылез знакомый мне Власовский, московский обер-полицмейстер, из второй легко выпрыгнул Зубатов.

– Кто главный? – громко спросил Сан Саныч, удивленно разглядывая меня. Зубатов тоже узнал, подмигнул.

Околоточный надзиратель, фамилию которого я успел позабыть, начал тихонько подталкивать меня в сторону начальства. Не хочет отвечать.

– Доктор Баталов, – вышел я вперед и представился. В основном для незнакомых свитских. – Московская скорая помощь.

– Что случилось?

Начал коротко рассказывать про «школу утопленников», озвучил предварительные цифры спасенных и погибших. Лица начальства вытянулись.

– Двадцать один человек утонул?!

Народ закрестился.