– Вы находите, что это хорошо? – спросил я, сознавая, что поведение неведомой женщины очень напоминало мое, с той лишь разницей, что я не снимал.
– Не знаю, хорошо или нет, но я эту женщину понимаю. Она, наверно, решила – и была права, – что попытки спасти свою жизнь бессмысленны там, где она находилась. Но поразительно, не правда ли, что она при этом снимала? Я думаю, ее так ошеломил этот мир белизны, что захотелось запечатлеть его навечно. Наверняка она надеялась, что рано или поздно, когда найдут ее тело, пленку посмотрят. Поделиться впечатлением – это было ее последнее предсмертное желание. Она мне нравится, эта рисковая женщина. Как же надо верить в людей, чтобы вложить остаток сил в столь эфемерное завещание! И всего прекраснее то, что вера ее оправдалась сверх самых смелых ожиданий, ведь эта женщина наверняка и мечтать не могла, что снятый ею фильм будут показывать в режиме нон-стоп в зале Токийского дворца в Париже.
– Да, но все же на временной экспозиции, – хмыкнул я.
– Эта история примирила меня с человечеством, – закончила Сигрид со слезами на глазах.
Я понимал ее чувства, но поддаваться им не хотел. Пошатнуть ее веру в человечество мне было легче легкого, только выбирай: открыть ей, что ее благоверный работал на шайку подонков, которые теперь хотят убить меня, что мы оба, она и я, всего лишь пешки в непонятной нам афере, а единственным оправданием ее муженьку может послужить тот факт, что он мертв.
Я наполнил фужеры и спросил:
– Если бы эта ночь была последней в вашей жизни, как бы вы ее провели?
Сигрид улыбнулась:
– Снимать бы я не стала. Какой интерес снимать на вилле?
– Вы попытались бы бежать?
– А бегство спасло бы мне жизнь?
– Предположим, что да.
Она пожала плечами.
– Я как-то не прониклась остротой ситуации.
Я сделал серьезное лицо.
– Сигрид, ручаюсь вам: мы должны бежать отсюда сегодня ночью, иначе завтра нам обоим конец.
– Даже принимая вашу игру, – рассмеялась она, – я не могу заставить себя испугаться. Моя жизнь так мало значит. Что с того, если я умру?
– А если умру и я?
– Я думаю, вы знаете, что делаете.
Шутила она или поняла, что мое предупреждение серьезно?
– Мне кажется, над вашей виллой тяготеет проклятие лени.
– Вы не представляете, до чего это верно, – кивнула она. – Как вы думаете, почему я силком вытаскиваю себя отсюда каждое утро и возвращаюсь только вечером? Потому что иначе меня одолевает эта лень, а она здесь до того сладостна, что просто непонятно, с какой стати ей противиться.
– Почему же вы противитесь?
– А почему Улисс и его люди бежали от острова Лотофагов?
– Вот именно, я всегда считал, что зря. Особенно если вспомнить, какие перипетии их ожидали! А ведь могли бы остаться с теми счастливцами в сладкой дреме до конца своих дней!
– Но тогда Улисс не вернулся бы к Пенелопе.
– У вас, насколько я понимаю, этой проблемы нет.
– Поставим вопрос иначе. Почему бы мне не уходить каждое утро?
– Чтобы оставаться со мной.
Она звонко рассмеялась.
– Вам наскучит мое общество.
– А кто говорит об обществе? Я не требую, чтобы вы были постоянно рядом. Мне нужно просто ваше присутствие: слышать вас, чувствовать, что вы здесь, на вилле.
«Не говоря о том, что это обеспечит мне защиту», – добавил я про себя.
– Как бы то ни было, вы же не поселитесь здесь на сто лет и три года, – сказала она.
– Разве вам бы этого не хотелось?
– Хотелось бы. Но я знаю, что это неосуществимо.
– А предположим, я решу остаться, что, по-вашему, произойдет?
Она озадаченно посмотрела на меня:
– Разве ваши коллеги не явятся за вами?
– Вы думаете?
– Мне так кажется. Если я правильно поняла, вы над собой не хозяин.
– А предположим, я здесь скрываюсь?
Немного помедлив, Сигрид произнесла очень серьезно:
– Если бы вы здесь скрывались, я бы вас не выдала.
Этими словами она как бы скрепила наш договор.
– Что бы вы предпочли? Уехать завтра далеко отсюда со мной или спрятать меня на вашей вилле?
– Куда уехать?
– Мы отправились бы на машине в Данию, а оттуда через острова добрались бы до Швеции.
Казалось, она готова поддаться искушению. Меня слегка трясло. Подумав, она ответила:
– Я предпочту остаться. Будем прятаться.
«Смелая крошка», – подумал я.
– Надеюсь, я вас не разочаровала, – добавила она, – мне бы хотелось быть дома, когда вернется Олаф.
О нем-то я и забыл!
– Вы не бойтесь: когда он будет здесь, я даже от него вас спрячу.
Бояться? Мне ни капельки не было страшно.
– Почему вы готовы на это для меня? – спросил я.
– Вы первый, кто проявил ко мне интерес. Такого интереса не проявлял ко мне даже муж.
– Значит, завтра утром вы никуда не уйдете? Будете охранять мой покой?
– Вы действительно этого хотите?
– Да, – кивнул я, чувствуя себя ребенком, упрашивающим мамочку остаться с ним.
– Хорошо.
Я расплылся в улыбке. Тут она вдруг встревожилась:
– А что я буду делать весь день?
– То же, что мы делаем сейчас.
– Мы ничего не делаем.
– Неправда. Мы пьем.
Сигрид наполнила бокалы и покачала головой:
– Так и будем все время пить?
– Пить превосходное шампанское: лучшего занятия не придумаешь.
– И сколько недель вы намерены так прожить?
– Вечно.
– Что же с нами станет?
– Поживем – увидим.