Кодекс поведения

Другая дверь, снабженная контактным замком, который пока еще не был активизирован, вела в просторный кабинет. Здесь стоял письменный стол, в свою очередь, запирающийся, на нем — компьютер с прямым выходом в Кабинет, новейшей модели принтер, а также ваза со свежими цветами. Джени сунула кейс в стол, присела на вертящийся стул, затем отодвинула штору и посмотрела на озеро, заметенное снегом. Настоящий офис с настоящими окнами! Вас здорово повысили, капитан.

Джени отправилась в ванную, вымыла руки и, стоило ее взгляду упасть на многофункциональный душ, как она уже стояла под струями горячей воды. Освежившись, она порылась в ящиках и подобрала для себя комплект чистой одежды. Свой выбор она остановила на графитно-серой форме звездолетчика, которую стащил для нее Люсьен. Джени откопала футболку в тон с вышитым на груди «Арапаго» и извлекла из высокого стильного шкафа свои излюбленные, хоть и поношенные, черные с металлическими носками ботинки. Она подобрала рюкзак, одновременно просушивая полотенцем волосы, и вернулась в рабочий кабинет.

С помощью ультрафиолетового стержня, позаимствованного на «Арапаго», Джени активизировала все замки. Покончив с этой обязательной процедурой, она хотела было засунуть стержень обратно в один из карманов сумки, но наткнулась на нечто жесткое с острыми углами. Осторожно, чтобы не погнуть, Джени вынула голографическую открытку, на которой были изображены две гоночные яхты. Наклоняя открытку взад-вперед, Джени заставила их пикировать, рассекая волны, и взмывать ввысь, подобно быстрокрылым птицам, борющимся с порывами ветра. Переливающиеся от голубого к фиолетовому паруса мерцали, как радужные зеркала, а комбинезоны гонщиков играли перламутром.

Может быть, теперь, Риза, вы скажете, как вас на самом деле зовут? Вы знаете мое имя, назовите мне ваше, это было бы только справедливо.

Люсьен, вы узнаете мое настоящее имя после того, как скажете, на кого работаете.

Джени перевернула открытку — на обратной стороне было пусто. Прощальное послание Люсьен так и не написал, да и глупо было бы рассчитывать на его автограф. Со своей стороны, Джени тут же отсканировала открытку на жучки. Дважды — «дань уважения одного профессионала другому».

Джени воткнула открытку в вазу с цветами, выбрав самый выгодный ракурс. Затем, закинув за плечо неизменную сумку, она заперла кабинет и отправилась изучать обстановку.

* * *

Джени шла по залитомудневным светом стеклянному переходу. Она остановилась, чтобы свериться с дисплеем, вмонтированным прямо в устланный кафелем пол. Если верить дисплею, данный переход соединял Управление по делам колоний и второй отдел службы занятости, откуда она только что вышла. Джени в недоумении уставилась на желто-зеленый лабиринт, светившийся на экране дисплея, но вскоре поняла, что перед ней схема первого этажа. Простонав от досады, она нажала кнопку, расположенную у самого экрана. Рисунок замигал, и вскоре на дисплее появилась схема второго этажа.

Джени еще раз десять нажала кнопку.

Я не просто потерялась — по-моему, меня здесь похоронили. Стеклянные стены перехода содрогались от порывов ветра, который то и дело менял направление, непроглядная снежная пелена создавала иллюзию обрушившейся на здание снежной лавины. Джени снова принялась листать поэтажный план здания, на этот раз имея более четкое представление о том, что именно она ищет.

Пятью часами позднее она вышла из библиотеки гордой обладательницей пропуска и контактных кодов, необходимых для получения конфиденциальных справок из Кабинета посредством электронной сети. Кроме того, она подписалась на несколько газет, посвященных обзору околоземных новостей и событий в колониях, и постаралась произвести на старшего библиотекаря достаточно благоприятное впечатление, заручившись его благосклонностью на тот случай, если ей вздумается обратиться с особой просьбой.

Еще она стащила журнал.

Я верну. Сумка укоризненно похлопывала Джени по бедру в такт походке, существенно прибавив в весе от дорогого светского голографического журнала, на глянцевой обложке которого был помещен крупноформатный портрет Лиссы ван Рютер. Фотография обритой наголо, с остекленевшим взглядом женщины была лишена каких-либо признаков ретуши. Удивительно, как Эван позволил, чтобы такой журнал был в свободном доступе. Но библиотекари — довольно свободомыслящий народ, а нездоровый интерес общественности к непростой жизни и трагической гибели одной из наиболее чистокровных представительниц Рода, по-видимому, распространялся на тех, кто не отличался особой деликатностью и осмотрительностью.