Код Вавилона

— Молились ли вы сегодня? — спросил Генри Марвин, не сводя глаз со своего пленника. — Матутьна — первая утренняя молитва. Вы ее уже прочли? — снова спросил Марвин, поскольку Крис не отозвался.

Крис отрицательно покачал головой.

— Даю вам пять минут помолиться Богу и начать ваш тяжелый день в смирении и благоговении перед Господом.

— Это так важно? — Крис ни разу не молился со времен своей юности.

— Для меня — да! — громовым голосом произнес Генри Марвин. — Надо делать различие между теми, кто верит, и теми, кто не верит. Неверующие не вправе ждать милости, они не могут иметь долю в милосердии Господнем.

— То есть вы считаете, что неверующие заслуживают худшего обращения, чем верующие.

— Вы это постигли. А предатели веры и Бога — хуже всех. Они подлежат наказанию гневом Божьим.

— Я не стану молиться гневливому Богу!

Марвин кивнул Джастину Барри. Внезапно зажужжал мотор. Половинки светлого прямоугольника стали раздвигаться, исчезая под скальным полом в торцовых сторонах.

Постепенно раскрывалась яма глубиной метра два с половиной, и расставленные стулья возвышались над ее краями, как над ареной.

Крис спонтанно подумал о бассейне с песчаным дном. Песок был желтоватый, гладкий и ровный, как нетронутый пляж южного моря.

Марвин поднял правую руку. Мотор снова загудел, и в левой торцовой стене ямы поднялась решетка.

* * *

Щебет птиц вырвал Жана Сантерье из полудремы. Он открыл глаза и посмотрел на Виктора Фэйвра — тот сидел у узкой бойницы колокольни и смотрел вниз.

Сантерье протер глаза и вспомнил по порядку события последних часов. Вначале они отправили сообщение, что нашли убежище. Там они пролежали до полуночи, ведя слежку и контролируя приборами ночного видения все перемещения вокруг главного здания. По территории ходили патрули — по два человека, — но они не сохраняли равномерную дистанцию. И время от времени из леса появлялись собаки, крадясь по полянам, словно тигры на охоте.

Около часу ночи в главном здании погасли последние огни, и, выждав еще полчаса, оба «чернопантеровца» приступили к осмотру церкви.

Они сбежали вниз, в центральный неф, и обыскали помещение инфракрасными приборами, а затем спустились по каменной лестнице в просторный подземный зал. Там бросалась в глаза прямоугольная светлая площадка с вделанным крестом, окруженная рядом стульев.

Цифровая камера, закрепленная на голове Виктора Фэйвра, передавала изображение на командный пункт. Оттуда потребовали разузнать побольше об этой светлой площадке, но через несколько минут они прекратили попытки, так и не добившись результата. Нигде не было видно ни углубления, ни ручки, чтобы заглянуть под поверхность, а им в любую минуту могли помешать.

В конце концов они установили — как в церкви, так и в подземном зале — миниатюрные камеры, которые, благодаря поворотной оптике, охватывали помещения целиком. Радиоуправляемые приборы наблюдения были крохотные и имели запас энергии, рассчитанный на тридцать шесть часов работы.

Нашли они и стальную дверь, за которую, должно быть, уходил подземный ход, ведущий к другим зданиям. Главный инспектор Камбре запретил им открывать эту дверь. По показаниям Лавалье в коридоре были установлены камеры наблюдения.

Они пробрались назад на колокольню, так и не узнав почти ничего нового. Свидетельства Эрика-Мишеля Лавалье оставались единственным основанием их операции. Из собственных наблюдений они не узнали ни численности противника, ни его вооружения, не увидели похищенного и не могли сказать, действительно ли здесь держат в плену людей.

Главный инспектор Поль Камбре запретил им всякую дальнейшую разведку. Их пост на колокольне давал ему тактическое преимущество на случай, если придется штурмовать территорию. Даст ли следственный судья Алазар такое указание, и если да, то когда, было неизвестно. После этого Сантерье и Фэйвр вернулись на свой наблюдательный пост и по очереди поспали.

Теперь Жан Сантерье подполз к Фэйвру, который, сидя у бойницы, наблюдал за основным зданием. Несколько минут назад там засветились первые окна.

— Что-нибудь особенное? — спросил Сантерье.

— Пока нет.

Вдруг Виктор Фэйвр что-то прошептал. Сантерье схватил бинокль и через другую бойницу глянул вниз.

На просторной площадке перед шато появился мужчина, одетый в белоснежный балахон. Он был приземист и крепок. По описанию Лавалье это и был тот самый Генри Марвин.

К нему присоединились еще двое мужчин. Казалось, они ждали, но чего? Вдруг из подлеска в разных местах выбежали собаки.

У Сантерье озноб прошел по коже. Он увидел мускулистые тела животных, каждое из которых, навскидку, весило не меньше семидесяти килограммов. Они мчались к троим мужчинам в умопомрачительном темпе, и языки их свисали из полуоткрытых пастей.

Сантерье насчитал семерых собак. Они не издавали ни звука, тогда как утреннее пение птиц наполняло воздух по всей округе.