Код Розы

– Ты так спокойна во время налетов, – пробормотал Филипп в ее губы. – Лондонцы стали совсем безразличны к «блицу».

Застрявшие на станции путешественники явно настроились переждать бомбардировку на вокзале – тут и там люди разворачивали сэндвичи и переговаривались с соседями.

– В прошлом году Юстону досталось, но он держится.

– Слава богу, ты в бакингемширской глуши, там куда менее опасно. – Он поцеловал ее в подбородок, кончики пальцев скользнули вниз, за вырез платья, и Озла почувствовала, как он улыбнулся, обнаружив свой морской значок, приколотый у нее на лифчике. – Так он все еще у тебя?

– Однажды его у меня чуть не украли. – Озла уткнулась лицом в изгиб его шеи и замерла так, чувствуя на губах его соленую кожу. – У меня выдался свободный вечер, и я пошла в «Кафе де Пари». Парень, с которым я танцевала, его… – Она зажмурилась и снова увидела, как легкие бедняги Чарли вырываются из груди. – В клуб попали бомбы, и один мародер попытался содрать с меня украшения. Какой-то незнакомец пришел мне на помощь, а потом позаботился обо мне. – «Дж. П. Э. Ч. Корнуэлл, кем бы он ни был». Озла так и не получила ответа на свое письмо. – Я все называла его Филиппом.

«Я не Филипп, моя хорошая. Как тебя зовут?»

Настоящий Филипп был сейчас рядом и крепко ее обнимал. Одна рука лежала на ее голом плече, с которого сполз рукав, другая гладила ее ногу в шелковом чулке. Озла не могла вспомнить, когда еще чувствовала, что сможет выдержать тяжесть всего мира просто потому, что кто-то ее обнимает. От этого сочетания уюта и острого желания голова шла кругом.

– Мне очень жаль, что меня там не было, – тихо сказал Филипп.

– Ты как раз направлялся в бой у мыса Матапан. («И я подозреваю, что одна моя соседка по квартире кое-что знает о приказах, которые послали тебя туда».)

– Это было вовсе не опасно, Оз. В ту ночь мы на них набросились, как лисы на курятник. – Его губы касались ее волос, но тело внезапно застыло. – Я стоял на прожекторах «Вэлиента». Надо было переключать средний прожектор и наводить на крейсер противника, пока наши орудия в него не попадут. Командир орудий кричал: «Наводи влево!» или «Наводи вправо!» – и как только я освещал следующее судно, его изрешечивали от носа до кормы. Два итальянских крейсера с пушками калибром в восемь дюймов ушли под воду за пять минут. Пожалуй, даже для военного времени это слишком уж было похоже на хладнокровное убийство. Те крейсера, они просто… Разлетались гигантские языки пламени – и все. – Он выдохнул в ее волосы. – Они мне еще снятся.

– А мне снится «Кафе де Пари». Я просыпаюсь, чувствуя запах гари, и на мгновение кажется, что я сошла с ума.

– Не говори так, Оз. – Он и прежде был напряжен, а теперь словно окаменел. – Никогда не говори.

Она откинулась назад, пытаясь разглядеть в тени его лицо.

– Для меня это в некотором смысле больной вопрос. – Он заставил себя пожать плечами. – Моя… моя мать сошла с ума.

Алиса Баттенбергская, из аристократического немецкого рода.

– Ты о ней почти не упоминаешь.

– У нее случился нервный срыв, когда мне было лет восемь-девять. Врачи никак не могли решить, что с ней – невроз, параноидальная шизофрения или… – Филипп надолго замолчал. – Когда ее увезли, меня не было дома. Нас с сестрами отослали на день. Позже мне рассказали, что она пыталась убежать. Ее связали, сделали укол, потом затолкали в автомобиль и увезли в клинику Белльвю в Швейцарии.

Озла слышала его прерывистое дыхание.

– Ты был совсем ребенком, – сказала она.

– С тех пор наша семья больше никогда не жила вместе. Мать через несколько лет выпустили, но к тому времени мой отец переехал во Францию, сестры повыходили замуж, а я был в Англии…

Озла крепче обняла его шею.

– Так уж вышло, – резко сказал он. – Она сошла с ума. Семья распалась. Пришлось принять это как данность и жить дальше. Другого выхода не было. А потом ей стало лучше, она вернулась в Афины… Она и теперь там. Живет тихо и скромно.

«И с тех пор, как ее увезли, у тебя не было настоящего дома», – подумала Озла.

– А как ей это удалось? Поправиться после такого?

– Возможно, благодаря железной воле? Не знаю. – Филипп притянул ее к своей груди. – Так что даже в шутку не говори, что можешь сойти с ума, Оз.

– Не буду. – Она поняла, что эта тайна – дар, болезненный, драгоценный, и приняла его. – И, прежде чем попросишь, обещаю: я никому об этом не расскажу. Никогда.

– Я знаю. Я мало кому доверяю, но разбираюсь, кому доверять можно. – Он зарылся носом в ее волосы, вдохнул. – От тебя так приятно пахнет. Я живу в консервной банке с сотней парней, ты представить себе не можешь, каково это. А ты пахнешь… пионами, бергамотовым чаем и медом…

Они целовались, разговаривали и снова целовались, отгородившись от мира шинелью Филиппа. Уже давно прозвучал отбой воздушной тревоги, но в их части вокзала свет так и не зажегся, даже когда пошли поезда и пассажиры начали опять сновать по залу. Озла дремала в руках Филиппа, когда он прижался губами к ее виску.

– Через пятнадцать минут посадка на поезд, принцесса. Мы с тобой так и не выбрались с вокзала, а тебе уже пора домой.