Код розенкрейцеров

Разговоры о возвращении на родину велись не единожды. Сначала в Харбине. Многие мечтали об этом, но не он. Перед глазами Игоря Степановича до сих пор стояли эпизоды Гражданской войны, в которых ему лично пришлось участвовать. Бегство из Нижнего… Странствия по Транссибирской магистрали, голод, тиф, смерть матери и сестры. А расстрелы, мародерство… Промерзшая насквозь теплушка, тени, сгрудившиеся возле едва теплившейся буржуйки, запорошенные снегом раздетые трупы возле путей. Женщины, воспитанные интеллигентные дамы, справлявшие нужду прямо у железнодорожной насыпи из страха отстать от поезда. Потерять семью, детей – такое случалось очень часто. Позже, в Харбине, когда жизнь наладилась и как бы вернулась в привычное довоенное русло, до них доходили известия о том, что творится в нынешней России, в Совдепии, как они презрительно величали бывшую родину. Они были противоречивы, но от этого не теряли своей остроты и злободневности. Сначала докатились слухи о нэпе. Рассказывали, что повсеместно возрождается частная собственность: открываются коммерческие магазины, лавки, мастерские, даже фабрики, находящиеся в частной собственности. Большинство этому не верило, считая зловредной пропагандой большевиков, но оказалось – все правда. Мало того – стали сдавать иностранцам в концессии рудники, крупные промышленные предприятия. «Одумались, краснопузые, – заговорили кругом. – Поняли, что без хозяина хорошую жизнь не построишь». Но рано радовались: нэп погудел, пошумел, да и сгинул, а вчерашние хозяйчики попрятались по щелям, а в большинстве сгинули на Соловках. Дальше наступила коллективизация. Это было неслыханно. В России, издавна державшейся крестьянским миром, решили завести какие-то колхозы. Редкие беглецы, ускользнувшие на границе от красноармейской пули, рассказывали невероятные вещи. «Забирают, – говорили они, – все, вплоть до кур и гусей. Который хозяин покрепче – на высылку. Середняка без разговоров – в коммунию, не хочешь – собирай узлы, готовься к высылке, следом за кулаком. Вчерашний пьянчуга-бездельник объявлялся гегемоном и становился председателем колхоза или верховодил в сельсовете».

А потом, в середине 30-х, из СССР стали приходить и вовсе странные сообщения. Начались чистки. Вчерашних героев и сподвижников объявили врагами народа и поставили к стенке. И кого поставили! Тех самых ненавистных Блюхеров и Тухачевских, которые раздраконили Колчака да Семенова. «Вот так-то, товарищи!» – потирали ручки некоторые, но большинство недоуменно пожимало плечами. Словом, ни о каком возвращении и думать не хотелось. Была, правда, одна небольшая компания, которая выступала за возвращение на родину. Эти люди называли себя младороссами. Смотрели на них косо, подозревая в связях с ГПУ, но прямых доказательств не было. Впрочем, не было и желающих последовать их призывам.

Грянула война. Настроения медленно, но верно начали меняться. Заговорили о патриотизме, о долге перед Россией, о сплочении перед лицом всеобщей опасности. Но, честно говоря, ситуация в самом Харбине была настолько сложной, что ни о каких попытках как-то помочь родине и мечтать было нельзя. Большинство разговоров о возвращении домой Коломенцев пропускал мимо ушей. Ни о чем подобном, как уже говорилось выше, он и не помышлял. Однако времена менялись. Разгром стран Оси изменил политическую ситуацию во всем мире, новые ветры задули и над Китаем. И здесь пришли к власти коммунисты. Вполне резонно считая, что при новой власти хорошего житья не будет, русские харбинцы, в первую очередь те, кто побогаче, вновь сдвинулись с насиженных мест. Многие уезжали в Австралию, на Филиппины. Кому-то удавалось получить «зеленую карту» – вид на жительство в США. Многие решили вернуться на родину, успокаивая себя тем, что времена изменились, и уповая на амнистию, которую объявил Сталин для участвовавших в белом движении, но не запятнавших себя кровью.

Но тогда Коломенцев не решился вернуться в Россию. Почему-то его выбор пал на экзотическую Бразилию. После войны эта южноамериканская страна бурно развивалась. Рабочие руки, а главное – специалисты здесь требовались как нигде. Ходили рассказы о фантастических заработках, о возможности в считаные сроки сделать карьеру. Игоря Степановича это вполне устраивало. Пускай он был уже немолод, но его ничто не сдерживало. Сестра вместе с семьей переселилась в Штаты, а он – один как перст. Ликвидировал все дела, собрал чемоданы, сел на пароход…

Сан-Паулу, куда он, собственно, и ехал, поразил Коломенцева своим обликом. Он никак не ожидал увидеть здесь громадные небоскребы, многочисленные мосты и акведуки, соединявшие различные части огромного города. Ультрасовременная архитектура. Нагло прущее богатство сочеталось с более-менее прикрытой бедностью и откровенной нищетой. Буйство тропиков приглушало явное убожество, но первое время контрасты Сан-Паулу поражали даже видавшего виды мукомола.