Кочубей

Гетман отрезал несколько кусков осетрины и книша, пригласил женщин кушать и, положив на тарелку один кусок рыбы, поднес графине Потоцкой, прекрасной собою блондинке с черными глазами и ямками на розовых щеках. Графиня привстала и, улыбаясь, сказала гетману приветствие на польском языке. Гетман отвечал ей тем же; потом он взял еще несколько кусков и поднес Кочубеевой, графине Збаражской, Четвертинской, Искриной и другим.

Графиня Марьяна Потоцкая подошла к Мазепе, который резал у стола пирог, попросила его, чтобы оставил свою работу, и пригласила сесть подле себя. Мазепа с особенным удовольствием повиновался.

– Что, гетман, прикажешь пожелать тебе для твоих именин?

– Чтобы я помолодел! – усмехаясь, сказал Мазепа.

– Ох, не хочу этого желать, гетман так красив и мил собою, что если бы пожелать ему молодых лет, значило бы пожелать худшего! – говорила графиня, приятно улыбаясь.

– Нет, гетман, нет, то не добро будет, когда ты помолодеешь, все тебя любят теперь, а тогда все перестанут! – сказала Четвертинская.

Гетман кланялся и, улыбаясь, благодарил обеих.

– Нет, гетман, лучше я пожелаю скорее видеть тебя в наших краях! – сказала Збаражская, также очаровательная брюнетка, и еще весьма молодая. Пламенные глаза ее были покрыты страстною влагою.

Мазепа также страстно посмотрел на нее, тихонько вздохнул, поклонился и замолчал.

Перед завтраком гайдуки подносили на серебряных подносах водки в графинчиках, которых на каждом подносе поставлено было не менее двенадцати. Гетман шел вслед за подносившими и, останавливаясь пред каждым паном, приглашал: «Паны, добродийство, просим всенижайше горелочки прикушать» – и, указывая на графинчики, приговаривал:

– От обомленья, от воздыханья, от спотыканья, от перхоты, от сухоты, от жалю и туги, от всякой недуги, от боязни, от приязни… от се чиста, се душиста, се нерцивка, се гвоздикивка, се полынна, а се тминна.

В зале завтракали духовенство и все прочие мужчины, приехавшие к гетману с поздравлением.

Музыка играла польские и малороссийские песни во все продолжение закуски. За завтраком венгерское, дедовский мед, вишневка, малиновка, рябиновка и другие наливки рекой лились. Несмотря на то что три часа назад тому на Троицкой площади был кровавый пир, веселье в замке гетмана шумело; и даже те, которым бы следовало оплакивать безвинно казненного, забыли прошлое; таков уже наш свет и таковы люди всех веков и народов, если они не отрешились своего «я» и блюдут его благосостояние…

На дворе перед замком Мазепа угощал свою придворную гвардию, своих верных телохранителей, сам ходил по рядам их, старшим из казаков наливал чарки меду и угощал.

Вслед за завтраком начался и обед. Гетман пригласил гостей сесть за столы, все уселись, и гайдуки поставили перед гостями огромные чаши с борщом, гости сами наполняли тарелки.

В гостиной вместо гайдуков услуживали молоденькие негры с отрезанными ушами, носами и языками; у гетмана таких негров было до двадцати пяти, они были присланы ему в подарок от турецкого султана. Негры, как и все слуги гетмана, были во всем красном с золотыми снурками. Граф Потоцкий, Кочубей, Борковский, Искра, граф Замбеуш, граф Четвертинский, граф Жаба-Кржевецкий, князь Радзивилл и некоторые из полковников и других старшин сидели в гостиной за особенным столом, а сам гетман сидел с женщинами и веселил все общество.

Кушаньям не было счета, начиная от борща, вареников с сыром, мандрикок, дошли наконец до блюд польской кухни. Кончилось подаванье кушаньев, но гости долго еще, по обычаю, не вставали из-за столов и, разговаривая, смеялись, шутили и были все необыкновенно веселы; начались тосты, пили столетний мед: здоровье гетмана прежде всех, потом здоровье всей Гетманщины, третий тост – здоровье Генеральной старшины, четвертый – здоровье полковников и всего казачества. Гетман налил себе меду в чарку, поднял ее вверх и, обратясь к женщинам, сказал: «Один пью за ваше здоровье – выпью не венгерского, а меду, мед слаще, будьте здоровы!» За гетманом пили здоровье женщин все прочие паны.

Почти в четыре часа встали из-за стола. Женщины ушли в сад, а мужчины кто куда вздумал – духовенство уехало в Батурин, не дожидая вечернего банкета.

Начало темнеть, в замке все приготовлено было к танцам; женщины переодевались, мужчины тоже надевали ярких цветов жупаны. На столах в гостиной поставили десерт: повидло, орехи в патоке, груши в меду с гвоздичками, родзинки, цельники меда, кавуны, дыни, яблоки, груши, вишни, малину, клубнику и все прочие плоды, которыми изобилует благословенная Малороссия. Два гайдука, один из числа присланных Мазепе от друга его Станислава Лещинского, а другой Демьян, любимый слуга Мазепы, надели вместо жупанов куртки и белые шальвары и принесли в зал огромные турбаны. На хорах музыка заиграла польскую – и зала в минуту наполнилась гостьми.

Вошел Мазепа и остановился подле панов Генеральной старшины и полковников.

– Не из Польши ли сей гайдучище?

– Из Польши!