Кочубей

– Добре сделал; знаешь, Заленский, я думаю, что именно это та самая черница, что в Киев принесла пашквиль: я догадался, когда Кочубей сказал мне об ней. О добре, добре, казнили чернеца, казнить и черницу, славная парочка будет на том свете! Заленский, думка у меня такая, лучше черницу четвертовать, да один кусок в местечко Печерское отправить, чтоб повесили на шест, другой в Батурине останется, третий в Конотоп, а четвертый в Роме или хоть и в Полтаву, чтоб все намотали себе на ус, а у кого нет усов, то чтоб памятовали так.

– Правда твоя, ясневельможный.

– Привести сюда черницу, я сам допрошу.

Заленский исчез, а гетман вышел в другой покой, соседний со спальней, где обыкновенно он тайно принимал посланцев от королей и вел секретную переписку. Сел в кресло, перед ним лежали булава и бунчук, на лице его изображался страшный гнев. Через несколько минут тихо отворилась небольшая дверь комнаты, и Заленский ввел в покой на железной цепи юную девицу.

Сначала сердито посмотрел на нее гетман, но, пораженный ее красотою, растерялся и долгое время не мог спросить ее, о чем хотел.

– Кто ты? – произнес он спустя минуты две.

Девица молчала.

– Не страшись и праведно отвечай!

– Ты мене погубишь, если я скажу тебе, кто я!

– Не погублю!

– Слушай, гетман: матери моей нет более на свете, а она была все мое сокровище, пойду и я к ней, – это лучше, нежели мучиться так, как мучусь я на этом свете. Прикажи казнить меня, но кто я, не открою тебе, и ты не спрашивай.

– Я заставлю!

– Нет!

– Навстряску! Живую на огне сожгу!

– Что хочешь делай!

– Ты пашквиль принесла в Киев и подала игуменье Фроловского монастыря?

– В Киеве я была, Господь милосердный удостоил меня молиться в Святой Лавре и во всех монастырях, но пашквиля никакого я не отдавала.

– Погибнешь, говори истину!

– Я истину сказала!

– Ты черница?

– Послушница!

– Из какого монастыря?

– Из Фроловского.

– А зачем в Ирклееве была?

– От такого же, как и ты, бежала – от родного отца скрылась: убить хотел!

– Кто ты, что ты, я не знаю, но сердце мое полюбило тебя за прямоту души твоей!.. Мне тебя жаль!..

– Лучше не любить и не жалеть… я ничего не знаю, ничего не ведаю, перед людьми безгрешна, Матерь Божия видит! Пусти меня! И раз ты праведный гетман, огради от всякой беды; я буду молиться в монастыре за спасение души твоей!

– Галочко моя, не быть тебе в монастыре! Забудь монастырь да признайся лучше в вине своей, так счастлива будешь!

Послушница опустила глаза в землю и ничего не отвечала.

– Молчишь и отвечать не хочешь? Приготовляйся же, завтра будут тебя четвертовать!

– Слава Господу Богу, слава Пречистой Матери! – говорила девица крестясь – и светлая радость сияла на лице ее.

– Сковать по рукам и по ногам и в подземелье, а завтра на встряску и четвертовать, слышал, Заленский?

– Слышу, ясневельможный!

– Ну, отведи ее и сию минуту приди ко мне!

Иезуит и девица ушли. Мазепа ходил по комнате в глубоком раздумье.

Через несколько минут воротился иезуит.

– Пилою по суставам будем пилить, так, ясневельможный? – и во всем сознается!

Гетман покачал головою:

– Нет, Заленский, гарной дивчины жаль, как маковка червона; посади ее в мурованный покой, сними цепь и спроси, что она хочет. Сейчас же пойди к ней!

Заленский досадливо поморщился и исчез. Гетман продолжал ходить с одного конца комнаты в другой. Опять явился Заленский и сказал, что послушница просит оставить в покое икону, крест, лампаду и принести Евангелие.

– Исполнить все, что хочет, останься с нею и хитро проведай, откуда она, услужи мне в этом.

– Слушаю!

– Ну ступай, а вечером я опять ее буду допрашивать!

Вечером вновь предстала пленница пред гетманом.

– Что спросишь, гетман? – с необыкновенной твердостию сказала пленница.

Мазепа и в этот раз не нашелся, что отвечать.

– Спрашивай же во имя Господа Бога, и я во имя Пресвятой Девы Марии буду отвечать!

– Откуда ты, кто ты?

– С одного мира с тобой! Я великая грешница и молю Господа, чтобы даровал мне принести покаяние во грехах!

Она перекрестилась.

– Ты из Польши?

– Жила на Волыни.

– Ты пашквиль принесла во Фроловский монастырь?

– Мучения мне не страшны: они даруют жизнь вечную, а греха боюсь: я бы сказала, если бы принесла пашквиль, но ничего я не знаю и не ведаю.

– Заленский, выйди!

Заленский ушел.

– Слушай, я не буду мучить тебя, если бы ты и величайшая преступница была… Ты красавица такая, зачем тебе в монастырь идти!

– Господи Боже милосердный, заступи и сохрани меня!

– Что тебе так страшны слова мои? Я полюбил тебя!..

– Избави меня, Господи, от всякия мирския злыя вещи и отврати козни дьявольския!..

– Девчино, девчино! Знаем вас, не первая и не последняя!

Сказал Мазепа и махнул рукою.

– Я буду содержать тебя как царицу в замке, ты будешь моею коханкою!

Пленница крестилась.

– Это все ничего, ничего, моя галочка, день-другой, а после привыкнешь, и дело на лад пойдет; и волк рвется первый день с цепи, а потом смирно лежит!..

Пленница стояла, опустив глаза перед гетманом, продолжала читать про себя молитву и крестилась.

– Слушай, я буду тебя любить: скажи мне, кто ты, какого рода и как имя твое?