Кочевая жизнь в Сибири

Следующее блюдо состояло из ещё одной деревянной миски, наполненной чем-то похожим на белую сосновую стружку, и я уставился на неё в совершенном изумлении. Замороженная клюква и сосновая стружка были самыми необычными блюдами, которые я когда-либо видел – даже в Сибири, но я гордился своей способностью есть почти всё, и если туземцы могли переварить клюкву и стружку, то и я смогу. То, что показалось мне белой сосновой стружкой, оказалось на пробу тонкими пластинками сырой замороженной рыбы – большой деликатес среди сибиряков, с которым я впоследствии очень хорошо познакомился под названием «строганины». Мне удалось покончить с этими рыбными стружками без какого-либо более серьёзного результата, чем обострение зубной боли. За ними последовали белый хлеб с маслом, пирожки с клюквой и чашки горячего чая, которыми ужин наконец-то закончился. Теперь мы были готовы к главному событию вечера, и после долгой регулировки и настройки оркестр заиграл подвижный русский танец под названием «Калинушка». Головы и правые ноги музыкантов энергично отбивали ритм, человек с гребнем дул с красным от напряжения лицом, и все начали петь. Через мгновение один из мужчин, одетый в куртку и штаны из оленьей кожи, выскочил на середину комнаты и низко поклонился даме, сидевшей на одном конце длинной скамьи. Дама грациозно поднялась, и они начали что-то вроде полу танца, полу пантомимы, приближаясь и удаляясь под музыку в идеальном ритме, то проходя мимо, то кружась вокруг друг друга. Мужчина, по-видимому, признавался в любви к даме, а та, отвергая его ухаживания, отворачивалась и прикрывала лицо платком. Через несколько мгновений этого немого представления дама удалилась, и её место заняла другая, музыка удвоила быстроту и энергичность, а танцоры начали исполнять потрясающий «брейк-даун»[99] и пронзительно кричать «Эх! Эх! Эх! Валяй-и-и! Не вставай-я-я!». Со всех сторон раздавались оглушительные звуки гребня и топот полусотни ног по голым доскам. Кровь заплясала у меня в жилах от заразительного возбуждения. Танцор вдруг упал животом на пол у ног своей партнерши и начал прыгать, как огромный кузнечик со сломанной ногой, на локтях и кончиках пальцев ног! Это необыкновенное па повергло всех в самый дикий восторг, и шум криков и пения заглушил все инструменты, кроме гребня, который гудел, как шотландская волынка в последних муках! Такого пения, таких танцев и такого возбуждения я ещё никогда не видел! Он лишил меня всякого самообладания, как звук трубы, играющей общий сбор! В этот момент, мужчина, перетанцевав со всеми дамами одной за другой, остановился, по-видимому, измученный – пот градом катил с его лица, и отправился на поиски мороженой клюквы, чтобы освежиться после такого неистового напряжения. За этим танцем, который назывался «русским», последовал другой, известный как «казачий вальс», к которому Додд, к моему великому удивлению, тотчас присоединился. Я полагал, что могу танцевать не хуже его, поэтому, пригласив даму в красно-синем ситцевом платье, занял свое место. Волнение стало совершенно неописуемым, когда оба американца начали кружиться по комнате, музыканты заиграли в сумасшедшем темпе, человек с гребнем закашлялся и сел, а толпа продолжила отбивать такт ногами и кричать: «Валяй! Американцы! Эх! Эх! Эх!». Степень возбуждения, до которой эти казаки доводят себя во время танцев, невероятна, она оказывает удивительно вдохновляющее действие даже на иностранца. Если бы у меня не случилось временного помешательства от этого необычного воодушевления, я никогда бы не оказался в такой дурацкой ситуации, пытаясь танцевать казачий вальс. В Сибири считается большим нарушением этикета, если вы прекратили танцевать, пока не станцевали или, по крайней мере, не предложили потанцевать со всеми присутствующими дамами; так что если их много, то это вообще крайне утомительное развлечение. К тому моменту, когда мы с Доддом закончили танцевать, мы уже были готовы выскочить на улицу, сесть прямо в сугроб и есть строганину с мороженой клюквой до тех пор, пока не охладим наши раскалённые тела.