Кочевая жизнь в Сибири

Наше недолгое пребывание в Шестаково в ожидании саней из Пенжины было ужасно тоскливо и одиноко. Около полудня 20-го числа началась сильная метель, яростный ветер нёс такие огромные облака снега из большой тундры к северу от деревни, что вокруг потемнело, как во время затмения, до высоты ста футов всё было буквально заполнено массой несущегося снега. Как-то я рискнул забраться на самый верх юрты и высунуться из дымохода, и тут меня чуть не сдуло с крыши, и, залепленный снегом, я поспешно отступил вниз, поздравляя себя с тем, что мне не пришлось пролежать весь день в какой-нибудь сугробе. Чтобы уберечься от снега, нам пришлось потушить огонь и заткнуть дымоход чем-то вроде деревянного люка, так что мы остались в полной темноте и холоде. Мы зажгли свечи и закрепили их на закопченных брёвнах над нашими головами, чтобы видеть и читать, но холод был так силен, что мы были вынуждены в конце концов отказаться от литературных развлечений, и, надев шубы и капюшоны, забрались в наши мешки, чтобы попытаться поспать весь день. Заточенные в тёмном полуподземелье с температурой пять градусов ниже нуля, мы не имели другого выхода.

Для меня так и осталось загадкой, как люди, обладающие хоть какими-то чувствами, могут жить в таких отвратительных жилищах, как дома оседлых коряков. В них нет абсолютно ничего хорошего. Они имеют вход и выход через дымоход, освещаются дымоходом и вентилируются дымоходом, солнечный свет попадает в них только один раз в год – в июне, зимой они холодны, летом тесны и неудобны, и всё время полны дыма. Они пропитаны запахом прогорклого масла и тухлой рыбы, их брёвна черны и жирны от дыма, а земляные полы покрыты слоем засохшей в грязи оленьей шерсти. В этих жилищах нет никакого убранства, кроме деревянных чаш с тюленьим жиром, в которых горят фитили из мха, и почерневших деревянных корыт, которые попеременно служат то посудой, то сиденьями. Участь детей, рождённых в таком месте печальна – они не видят внешнего мира, пока не подрастут достаточно для того, чтобы взобраться к дымоходу.

Погода на другой день после нашего приезда в Шестаково была хорошая, и наш казак Миронов, которому надо было возвращаться в Тигиль, простился с нами и отправился с тремя туземцами в Каменское. Нам с Доддом удалось скоротать день, выпив раз десять чая, читая разрозненный том из собрания сочинений Фенимора Купера, который мы подобрали в Гижиге, и прогуливаясь с ружьями по высоким утесам над заливом в поисках лис. Вскоре после наступления темноты, когда мы уже пили чай в одиннадцатый раз, наши собаки, привязанные вокруг юрты, подняли вой, и по бревну самым бесшабашным образом соскользнул внутрь Егор с известием, что из Петропавловска только что прибыл казак с письмами для майора. Додд в сильном волнении вскочил, опрокинул чайник, уронил чашку с блюдцем и бросился к столбу, но прежде чем он успел добраться до него, мы увидели чьи-то ноги, спускающиеся в юрту, и через мгновение перед нами появился высокий человек в оленьей шубе. Он три раза старательно перекрестился, как бы в благодарность за благополучное прибытие, а затем повернулся к нам с русским приветствием: «Здраствуйте!» – «Откуда?», – быстро спросил Додд. «Из Петропавловска с письмами для майора, – был ответ – туда прибыли три корабля телеграфной компании, и я послан с важными письмами от американского начальника. Я тридцать девять дней и ночей был в пути из Петропавловска». Это была важная новость. Полковник Балкли, очевидно, зашел на южную оконечность Камчатки по возвращении из Берингова моря, и письма, доставленные курьером, несомненно, объясняли, почему он не высадил, как намеревался, отряд в устье Анадыря. Я почувствовал сильное искушение открыть письма, но не подумал, что они могут иметь какое-либо отношение к моему заданию и решил без промедления отправить их в Гижигу, в слабой надежде, что майор ещё не отбыл оттуда в Охотск. Через двадцать минут казак ушел, а нам оставалось строить самые фантастические предположения о содержании писем и о продвижении отрядов, которые полковник Балкли доставил в Берингов пролив. Я сто раз пожалел потом, что не вскрыл письма и не убедился, что Анадырская партия не была высажена. Но было уже поздно, и мы могли только надеяться, что курьер догонит майора ещё до того, как он выедет из Гижиги, и тот пришлет кого-нибудь к нам в Анадырск с известием.