Кочевая жизнь в Сибири

Всякий лагерь безоблачной зимней ночью выглядит причудливо и таинственно… Вскоре после полуночи я проснулся от холода в ногах, и, приподнявшись на локте, высунул голову из своего заиндевевшего спального мешка, чтобы посмотреть по звёздам, который час. Огонь угас, превратившись в кучу красных тлеющих углей. Было достаточно светло, чтобы различить тёмные силуэты нагруженных саней, фигуры наших людей в мехах, лежавшие тут и там вокруг костра, и покрытых изморозью собак, свернувшихся мохнатыми шариками на снегу. За лагерем простиралась пустынная тундра. Она начиналась чередой длинных снежных волн, которые постепенно сливались в один большой белый замёрзший океан и терялись в темноте ночи. Высоко над головой, в почти чёрном небе, сверкали яркие созвездия Ориона и Плеяд – наши небесные часы, которые отмечали долгие, утомительные часы между закатом и восходом. Таинственные синие лучи полярного сияния дрожали на севере, то взмывая яркими линиями к зениту, то колышась величественными складками над безмолвным лагерем, словно о чём-то предостерегая пришельцев из чужих стран. Тишина была глубокой и гнетущей. Ничто не нарушало этого вселенского безмолвия, кроме пульсации крови в ушах и тяжёлого дыхания спящих рядом людей. Внезапно в неподвижном ночном воздухе раздался протяжный, слабый звук, похожий на плач человека в крайней степени страдания. Постепенно он ширился и разрастался, пока не наполнил своим громким скорбным стоном всё вокруг, превратившись в низкий, отчаянный рёв. Это был сигнальный вой северной собаки, но в тишине арктической полуночи он казался таким неестественным и неземным, что кровь застыла у меня в жилах до самых кончиков пальцев. Через мгновение скорбный вой подхватила другая собака, в более высокой тональности, ещё две или три присоединились к ней, потом десять, двадцать, сорок, восемьдесят, пока вся стая из ста собак не завыла одним адским хором, заставляя воздух дрожать от звуков, словно от тяжёлого баса большого органа. Целую минуту небо и земля, казалось, были заполнены ревущими и вопящими демонами. Затем один за другим они начали постепенно затихать, неземное возбуждение становилась всё слабее и слабее, пока, наконец, не закончилась, как и началась, одним долгим, невыразимо печальным воплем, и всё стихло. Кто-то из наших людей беспокойно пошевелился во сне, как будто скорбный вой вмешался в его сон, но никто не проснулся, и мёртвая тишина снова заполнила всё вокруг. Внезапно полярное сияние усилилось, его всполохи полукругом пронеслись по звёздному небу и осветили тундру вспышками разноцветного сияния. Вскоре оно исчезло в слабом рассеянном сиянии на севере, и одна бледно-зелёная лента, тонкая и яркая, как копье, медленно поднялась к зениту, пока не коснулась своим прозрачным концом драгоценного пояса Ориона, затем и она исчезла, и только полоска бледного тумана на севере показывала расположение небесного арсенала, откуда арктические духи извлекали эти сверкающие копья, которые они метали по ночам над пустынной сибирской тундрой. Когда аврора исчезла, я забрался обратно в мешок и заснул, проснувшись только ближе к утру. С первыми лучами рассвета лагерь начал проявлять признаки оживления. Собаки выползли из ямок, которые их тёплые тела протаяли в снегу, казаки высунули головы из своих заиндевелых шуб, отряхнули скопившуюся вокруг отверстий для дыхания изморозь, развели костёр, вскипятили чай, а вот и мы вылезли из спальных мешков, чтобы поёжиться у костра и наскоро позавтракать ржаным хлебом, сушёной рыбой и чаем. Через двадцать минут собаки были запряжены, сани уложены, полозья покрыты льдом, и один за другим мы быстрой рысцой отъехали от дымящегося костра и начали ещё один день пути по бескрайней тундре.

В этой монотонной рутине санной езды, стоянок и ночёвок на снегу медленно проходили дни за днями, пока 20 декабря мы не прибыли в деревню оседлых коряков Шестаково, недалеко от устья Пенжинской губы. Отсюда наши гижигинские казаки должны были вернуться домой, а мы остались ждать саней из Пенжины. Мы спустили наши постельные принадлежности и подушки, походное снаряжение и провизию через дымоход в самую большую юрту в деревне, расположили их на широкой деревянной платформе у стены, и устроились так удобно, как только позволили нам темнота, дым, холод и грязь этого жилища.

Глава XXIV

Унылое пристанище – Прибытие казачьего курьера – Американцы на Анадыре – Арктические дрова – Сибирская пурга – Заблудились в тундре.