Книги: Все тексты

У стенки склада стояла ржавая койка с матрацем. Кузин лег, укрывшись чьей-то шинелью. Прикрыв веки, он думал о том, что до приказа — считанные дни, а до дембеля — никак не больше месяца; что полковник обещал отпустить первым спецрейсом, и теперь главное, чтобы штабной капитан Крамарь не сунул палки в колеса. С Крамарем он был на ножах еще с осени, когда штабист заказал себе на праздник лососину, а Кузин, на том складе сим-симом сидевший, не дал. Не из принципа не дал, а просто — не было уже в природе той лососины: до капитана на складе рыбачили прапора, а прапоров Кузину обижать было никак нельзя…

Между тем у палатки что-то происходило. Приподнявшись, старшина увидел, как хлопает себя по ляжкам Длинный, как застыл с доской в руках Парамонов. Невдалеке сидел на корточках Григорьев, а рядом гоготал Ахмед.

— Гей, Игорь, давай сюда! — Ахмед смеялся, и лицо его светилось радостью бытия. — Скажи Яну — у нас обед мясо будет!

Влажная земля под настилом была источена мышами, и тут же отвесно вниз уходила шахта крысиного хода. Парамонов отложил доску: события такого масштаба редко случались за металлической калиткой хлебозавода.

Личный состав собрался на военный совет. Район предстоящих действий подвергся разведке палкой, но до крысы добраться не удалось.

— М-может, нет ее там? — В голосе Парамонова звучали тревожные нотки; это была тревога за общее дело.

— Куда на хер денется! — отрезал Григорьев. Помолчали. Длинный поднял вверх грязный палец.

— Ахмед! Я придумал…

Ахмед не поверил и посмотрел на Длинного как бы свысока. Длинный сиял.

— Ребята! Надо залить ее водой!

Генералитет оживился. Шапкин просветлел, Кузин самолично похлопал Длинного по плечу, а Ахмед восхищенно выругался. Мат в его устах звучал заклинанием: смысла произносимого он не понимал, как научили, так и говорил.

Парамонов побежал за водой, следом заторопился Длинный.

Из-под ящика выскочила мышка, заметалась пинг-понговым шариком и была затоптана. В этот самый момент на территорию дивизионного хлебозавода вступил начальник оного лейтенант Плещеев. Лицо его, раз и навсегда сложившись в брезгливую гримасу, ничего более с тех пор не выражало.

— Вот, товарищ лейтенант. Крыса, — уточнил старшина, и в голосе его прозвучала озабоченность проникшим на территорию части антисанитарным элементом. Круг раздвинулся и Плещеев присел на корточки перед дырой. Посидев так с полминуты, он оглядел присутствующих, и стало ясно, что против крысы теперь не только количество, но и качество.

— Несите воду, — приказал лейтенант.

— Послали уже, — бестактно ляпнул Шапкин. Из-за угла показалась нескладная фигура рядового Парамонова. Руку его оттягивало ведро.

— Быстрее давай, Парамон гребаный! — Ахмеда захлестывал азарт. Лейтенанта здесь никто давно не стеснялся. Парамонов ковылял, виновато улыбаясь; у самого финиша его обошел с полупустым ведром Длинный.

— Хитер ты, парень. — отметил внимательный старшина.

— Так я чего, Игорь? Ведь хватит воды-то. Не хватит — еще принесу.

— Ладно. Давай мухой за пустыми…

Кузину было не до Длинного — надо было организовывать засаду.

Минуту спустя Парамонов начал затапливать крысиное метро.

Крыса уже давно чувствовала беду и не ждала ничего хорошего от света, проникшего в ее ходы. Когда свет обрушился на нее водой, крыса поняла, что наверху враг — и ринулась ему навстречу, потому что ничего и никогда не боялась.

Крик торжества потряс территорию хлебозавода.

Огромная крыса, оскалившись, сидела на дне высокой металлической посудины — мокрая, сильная, обреченная. На крик из палатки, вытирая руки об уже коричневую бельевую рубашку, вышел повар, рядовой Лаукштейн. Постоял и, не сказав ни слова, нырнул обратно.

Лейтенант Плещеев смотрел на клацающее зубами, подпрыгивающее животное. Он боялся крысу. Ему было неприятно, что она так хочет жить.

— Кузин, — сказал он, отходя, — после обеда всем-всем оставаться тут.

Калитка заскрипела, провожая лейтенанта.

Спустя несколько минут крыса перестала бросаться на стенки ведра и, задрав морду к небу, застучала зубами. Там, наверху, решалась ее судьба. Хлебозаводу хотелось зрелищ.

Смерти надлежало было по возможности мучительной. Суд велся без различия чинов.

— Ут-топим, реб-бят, а? Пусть з-захлебнется, — предложил Парамонов. Предложение было односложно забраковано Шапкиным. Он был молчун, и слово его, простое и недлинное, ценилось.

— Повесить сучару! — с оттягом сказал Григорьев, и на шее его прыгнул кадык. Григорьев и сам понимал всю затейливость своего плана, но желание увидеть крысу повешенной внезапно поразило рассудок. А Ахмед, все это время громко восхищавшийся зверюгой и тыкавший ей в морду прутом, поднял голову к Кузину, стоявшему поодаль, и, блеснув улыбкой, сказал:

— Жечь.

Приговор был одобрен радостным матерком. Григорьев, признавая ахмедовскую правоту, сам пошел за соляркой. Крысу обильно полили горючим, и Кузин бросил Парамонову:

— Бегом за Яном.

Парамонов бросился к палатке, но вылез из нее один.

— Игорек. — Виноватая улыбка приросла к его лицу. — Он не хочет. Говорит: работы много…

— Иди, скажи: я приказал, — тихо проговорил Кузин.