Книга живых

…И подоила. И торжествующе засобиралась, помчалась с его семенем, собранным в банку, которую засунула себе под мышку, чтобы не остудить.

* * *

Вечером она позвонила ему в гостиницу и торжествующе констатировала, что анализ показал вполне удовлетворительный результат.

— Мне сказали женщины из лаборатории, что бывают сорокалетние сплошь и рядом бесплодные. А у тебя — сорок миллионов, и все вполне себе живые…

«Да, если женщина что-то задумала, она наизнанку вывернется, но своего добьется!»

IX

Как только он явился к себе в курень, тут же на пороге появился и Прохор Зыков — крепенький, как гриб-боровик, пономарь. Он был расстроен и взволнован донельзя. Тряс своей всклокоченной бороденкой, всплескивал руками и по-бабски голосил:

— Тут у нас такое! Такое случилось! Не дай Бог! События из рук вон!

— Да что ж тут такое случилось? — недоумевал отец Анатолий, прикидывая про себя, что такое может случиться в этой сонной станице, где едва теплится жизнь.

Прохор прокудахтался и начал рассказывать:

— Ой, бедовая девка! Дарья-то! Карахтерная! Дома она, видно, поцапалась со своими. Дело такое. Шила в мешке не утаишь. Кто-то из них, кто был на венчании, похоже, проболтался. Ну, дошло до генерала и его семейства. Они на нее накинулись. Да как ты могла! Как посмела! Крик, скандал! А она не смолчала. Бедовая девка!

Казаков, как давно непьющий человек, по бестолковости тирад и особо тонкому запаху понял, что Прохор «принял на грудь», и строго скомандовал:

— Отставить вопли и сопли! Рассказывай вразумительно и по порядку!

— Так я и гутарю! Скандал. Генерал ревет. Сын его, брат ее подгавкивает. А она не потерпела. Шмыг — в ворота. И шасть к Ефремовым… К Ромке Ефремову. На усадьбу-музей! Тут уж совсем раздрай пошел по полной. Братан ее и хлопец, который с ним был, собрали компанию. Человек десять на машинах. Налетели вечером на их подворье. Ну, где музей. И усадьба. Осадили. Орали. Ну, выпимши были. Не без этого!

— Пьяные были! — уточнил Казаков.

— Ну, канешна, не без этого! В общем, начали штурмовать их курень. Бросать камни в окна. Бутылки у них еще с бензином.

— Что ж они, осатанели, что ли? — опешил Казаков. — Ведь это вообще уголовщина.

— Да у них какие-то еще старые счеты. Меж дедами… Те тоже выскочили наружу. И в драку. С кольем, дубьем. Шашки похватали. Музей как-никак. Пальба началась. Ой, шуму было! И все из-за девки бедовой! Кричат. Визжат. Думали, пожгут…

— Ты не тяни! Что в сухом остатке? — прервал его излияния отец Анатолий.

— Плохо! — успокоившись, заметил Прохор, присаживаясь на стульчик. — Мажор этот — прозвище у него такое у нас… Брат ее… застрелил из «Сайги» — карабин такой — парня одного. Охранника, который работал у Ефремова. А этот, Роман, так его ногой пнул, что он отлетел. Ударился головой о бетон. И сейчас лежит в Вешенской. В райбольнице. В коме лежит. И то ли выживет, то ли нет… Генерал — тот с ума сходит. Разорю, посажу…

— А Роман, Роман где?

— Заарестовали Романа! Сидит в кутузке в Вешенской.

— Ай ты Боже мой! Как же так, а? А я-то думал!

— Что думал, батюшка Анатолий?

— А, ладно! Дай воды! Умоюсь я! Сам схожу к Ефремовым. Разведаю, что да как. Ведь я их венчал. А Дарья-то где?

— Дашка-то? А она у их, Ефремовых сидит, рыдает белугой.

Отец Анатолий собрался быстро. По-военному. Он понимал, что нужен сейчас там, где горе, несчастье, обусловленное злобою и ненавистью людей.

* * *

С дороги усадьба была не особо приметна. Но, по мере того как отец Анатолий приближался к ней, она начала будто расти у него на глазах. И уже метров за сто он понял, что она напоминает ему средневековую крепость.

Выложенная из булыжника и грубо обработанных камней крепкая стена окружала двор и дом. Окна в этой стене походили на бойницы. Поверху — декоративные зубцы.

Анатолий подошел к усадьбе снизу, где расположилась обширная стоянка для автомобилей. Увидел лесенку, ведущую вверх к расположенной в стене калитке, и по ней поднялся к дверям.

Обнаружил звонок. Нажал. Подождал несколько минут и снова позвонил.

За дверью раздался какой-то стук. Она приоткрылась, и Казаков увидел одетого в камуфляж молодого, но бородатого казака. Такого крепенького битка в гимнастерке и штанах с лампасами. И в резиновых тапочках «по-домашнему».

Казак молча оглядел его из-под насупленных бровей. Но спросил вежливо. Видимо, как учили:

— Слушаю вас!

— Я отец Анатолий! Служу сейчас в вашем станичном храме. Пришел по делу к господину Ефремову. Я слышал, у вас тут проблемы. И неприятности. Хотел бы помочь.

Только после последней его фразы гримаса недоверия и настороженности на молодом лице сурового битка разгладилась. И он примирительно ответил:

— Ивана Петровича сейчас нет. Он уехал в Вешенскую. Хлопотать за Романа. Но здесь наш главный экскурсовод Григорий Пантелеевич. Позвать?

— Позови, милый!

Парень вразвалочку, «кавалерийской походкой» ушел. А Казаков принялся разглядывать то, что находилось за крепостной стеной.