Старик охмурял новых девчонок. Понятно: традиции, освященные веками ритуалы… Но эти ритуалы кто-то придумал, традиции кто-то установил. Я даже знал этого кого-то. Будь моя воля, размазал бы его по стенке, а дурехам ремня всыпал, чтоб головой думали.
А невидимый обряд продолжался. Пошла проповедь:
— …в усердии не ослабевайте. Утешайтесь надеждою. В нуждах ближних своих принимайте участие.
Ага, сейчас спаивает, помню процедуру. Святой напиток плавит девкам мозги, выбивая последние капли трезвомыслия.
— Тирана и Герана, удалите с себя детские одежды, ибо недостойны вас отныне.
Сколько их, таких, прошло через руки старца? Сколько еще пройдет?
Вспомнился масляный взгляд Мамона, приведшего вчера Люрану и Верану. Хранитель люто завидовал задержавшемуся на этом свете начальнику. Возможно, именно Мамон займет его место после смерти. Окружающим подадут как очередное переселение душ. И другой голос станет вещать слова отработанной церемонии:
— Краски — враги серости, желания — враги однообразия, мужчины — враги одиночества. Вожделение — признак взросления, наслаждение — награда за муки, дети — награда и плата за наслаждение.
Красные рожи охранителей тупо и свирепо глядели на меня, следя, чтоб не взбрыкнул ненароком. Происходящее вокруг их не касалось. По словам Фриста, им неплохо во дворце. Догадываюсь, почему. Как говорил Жванецкий, что охраняешь, то имеешь.
— Отныне вы — женщины, ваш долг — дарить радость, принимать радость, вынашивать и рождать радость.
Слабый ветерок приносил запахи, дорисовывавшие картину. Краски уже размазаны, сейчас идет завершающее прелюдию обнимание. Девочки плывут, старик балдеет.
— Отныне и всегда, да пребудет так!
Хлопок в ладоши.
— Омыть!
Служанки провели лунатически ступающих соискательниц в наш коридор. Похожие на работы сумасшедшего декоратора, девушки вздрогнули, заметив меня. Ладошки взлетели. Я тоже интуитивно прикрылся. Надо же, руки вспомнили былые нормы приличия. Забыть к чертовой бабушке. Считают зверем — буду зверем, так назверячу, не нарадуются.
Меня представили очам отряхивавшего руки старикашки.
— Позабавились? — рискнул я первым открыть рот. Глаза горели праведным гневом. Руки чесались добраться до плохо выбритой сморщенной шеи.
Фриста это позабавило.
— А ты? — Он промакнул уже чистые ладони в отдельном горшочке, затем вытер тряпочкой. Лицо расплылось в улыбке: — Я устроил тебя в такую замечательную компанию.
— Зачем?
— Чтоб не скучал.
— Точнее, чтоб вы не скучали.
— И так тоже. А ты скучный. — Он зевнул.
— Вы знаете, что охранители нарушают закон зверолюбия?
— Не может быть.
— Делают то же, за что сожгли Шантея.
Сейчас спросит, видел ли я собственными глазами, и это будет моим концом. Но он растекся в добродушии:
— Неправда. Шантей грешил со зверями, а для охранителей я возвел ровзих в равные.
Сказать, что я удивился — что соврать на присяге. Не удивился — возмутился!
— В равные?!
— Я же Святой Фрист, — мило напомнил собеседник.
Вспомнилась притча, как священник в пост окрестил порося в карася. Похоже, здесь тоже умеют мыслить креативно.
— Но тогда… — Мысль ударила током. — Помещая меня к новообращенным, вы толкали на преступление их и меня!
— Правильно, — спокойно кивнул Фрист. — Вы все подтвердили свою безгрешность. Поздравляю. Наказания не будет.
В мозгу уже зудела новая мысль:
— Если такое возможно… Обратите меня и Тому! В смысле — возведите.
— Не понимаешь, чего просишь.
— Понимаю. Хочу пусть таким способом, но вновь стать человеком. Это мое условие. — Я вновь почувствовал себя на коне.
— Не понимаешь. Но могу сделать согласно твоему желанию. Не трудно. И хранители не будут возражать. Только один момент: став человеком, уже не сможешь вернуться. Ни ты, ни твоя самка.
Как свежим раствором — из бетономешалки. На дурную голову. Чтоб остыла.
— Объявлять о церемонии? — хитро ухмыльнулся старик.
— Не надо.
Организм ощутил себя лопнувшим пляжным мячиком. Будто иголочкой сбоку — бздынь! И — рваная тряпочка на месте чванливого шара.
— Еще какие-то просьбы?
— Отведите меня в яму.
— Невозможно. Я уже объяснял, почему. И неужели ты не хочешь вернуться в приятное общество красивых дам?
Вместо ответа я потребовал:
— Не можете отправить в яму — предоставьте отдельную комнату.
— Дворец не проходной двор. Гостевые комнаты на крайние случаи имеются, но от одной ты уже отказался. Впрочем…
Охранители понимали его по лицу. Скорее всего, существовали тайные знаки — мимикой, пальцами, наклонами головы или еще как-то. Двое красномордых вышли из коридоров, пристраиваясь за мной. Еще дальше за ними послышались шаги. Служанки вывели из коридора «омытых»: блестящих от воды, с распущенными мокрыми волосами. Без грима девушки казались совсем малышками. Наивные личики благоговейно взирали на Фриста. Снова заметили меня. Знакомая реакция: ладони потянулись прикрыться.
— Гав! — сказал я.
Опешившие девчонки застыли на миг и облегченно выдохнули. Руки вернулись на место.
Уголки старческих глаз собрались плутовскими морщинками:
— Неплохо пошутил. Умненький мальчик.