Книга судьбы

Когда он внес чашки с кофе в свой кабинет, Кудеяров сидел в кресле и держал в руках только что сшитый Бессоновым отрывок романа. Тот, что был на прочтении, очевидно, лежал в кожаной папке друга. Николай Харитонович протянул ему чашку с кофе и, прихлебнув из своей, стал выжидательно смотреть на друга, по выражению лица пытаясь определить его мнение о прочитанном. Кудеяров же, понимая, чего от него ожидают, не торопясь, сделал глоток ароматного напитка и, подражая выражению лица медицинского светила, наконец произнёс:

– Ну-с, больной, что я вам могу сказать… – но не выдержав, выпалил: – Коля, это гениально! Откуда это у тебя родилось? Прямо «Война и мир» двадцатого века. И эти фразы, военная лексика, терминология… Откуда это взялось?.. Кстати, что такое «двухсотый»?

– «Двухсотый» – это погибший, а почему это именно слово, так я и сам не знаю. Как это… «этимология данного слова» мне неведома.

– Написано очень здорово! Только есть некоторые критические замечания, – начал было Кудеяров: – Короче говоря, Коля, ярко, емко, глубоко. Только…

– Что «только»? – взволнованный Бессонов попытался прервать его, но был остановлен жестом руки.

Кудеяров продолжил:

– Есть два «но», – и после паузы добавил: – Первое это то, что имеются некоторые моменты, ну… натянутые, что ли…, например, там у тебя смелый и отважный лейтенант Латаев вдруг проявляет неожиданную трусость. Разве так может быть? Мне кажется, что этот эпизод надо убрать или изменить.

– Знаешь, Володя, – Бессонов задумчиво взял себя одной рукой за подбородок. – Самое удивительное, что после этого романа у меня самого психология и мышление стали как у фронтовика. Мне иногда кажется, что я сам прошел эту войну… Поэтому вот что я хочу сказать… Смелость – это не талант и не врожденное качество, как талант у художника. Если он умеет рисовать, то умеет – это всегда. А смелость это иное. Это внутреннее состояние человека в данной конкретной ситуации, поддерживаемое волевыми качествами. Все трудности в армии, порой искусственно создаваемые, имеют одну цель: воспитать волевые качества, а значит, и смелость тоже. Но бывают моменты, когда воля оказывается сломленной на какое-то время, а порой и навсегда. Как бы это тебе объяснить… Ну, например, если я тебе крикну в лицо, ты ведь не испугаешься? Нет. А если подкрадусь неожиданно сзади?

– Ладно, Коля, не буду спорить о том, чего не знаю, но тебя могут не понять…

– А мне наплевать, поймут меня или нет. Теперь давай свое второе «но».

Кудеяров замялся, не решаясь приступить к ответу. Похоже, второе «но» было существенней. Владимир Алексеевич с трудом преодолел нерешительность: – Николай, вот то, что ты написал сейчас, не опубликуют – ты ведь это понимаешь? Сам посуди, как может советский солдат убивать мирных жителей? Да еще явно в не освободительной войне?.. Согласен, ты все показал реалистично: и внутренний мир героя, и взаимоотношения фронтовика в мирной жизни, в обществе тех, кто не знает, что такое смерть друзей, живет сытно и благополучно. Циничное «я тебя туда не посылал» будет жить в веках. И законов мирной жизни фронтовик уже никогда не постигнет. Так что, Коля, хоть и прав ты, но не думай даже о публикации. Более того, не вздумай эту рукопись кому-то еще показывать – смешают с дерьмом и отправят жить за сто первый километр.

Кудеяров умолк, и в кабинете повисло тягостное молчание. Бессонов сник, хотя и раньше понимал, что, скорее всего, так и будет, но надеялся все же на связи и помощь друга. Кудеяров достал из заднего кармана брюк плоскую фляжку и протянул ее Николаю. Тот взял было ее, но затем отрицательно покачал головой, и протянул обратно. Кудеяров равнодушно пожал плечами, отвернул пробку и приложился к горлышку.

Молчание длилось целую вечность. Кудеяров нерешительно кашлянул, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся паузу, и затем произнес:

– Коля, ты все же пиши. Времена меняются, а талант требует выхода. Если Господь дал тебе это, то даже не важно, когда это прочитают – важно, чтобы было написано.

Кудеяров потянулся к своей кожаной папке, достал рукопись и выложил ее на стол. Погладил стопку листов и еще раз сказал:

– Ты пиши, Коля, пиши обязательно. Это когда-нибудь оценят, не могут не оценить, – надел плащ и не то вопросительно, не то утвердительно добавил: – Я пошел.

Бессонов молча кивнул и тоже поднялся, чтобы проводить друга. В прихожей, так же молча пожав друг другу руки, друзья попрощались, и дверь за Кудеяровым закрылась.