У того огромного она видела только треугольные мужские плечи, взъерошенную шерсть на шее сзади и торчащие треугольные уши. Он тряс головой, как разъяренный дерущийся пес, и был само движение. Лязг мощных челюстей, злой рык, торчащая шерсть. Где-то в стороне в черных брюках, промокших от крови и мочи, торчали худые ноги Лукаша в ковбойских ботинках, конвульсивно пропахивающие снег стесанными каблуками. А над всем этим разносился ужасный крик, высокий, почти женский. Как выстреливший в небо столп смертельного страдания и смертельного страха.
Сплетенные тела перекатились в заросли кустов, с невысокой сосенки осыпался снег. В течение нескольких минут она видела бок и ноги чудовища, изогнутое плоское собачье бедро и человечью ногу, неестественно длинную, поросшую шерстью стопу, опирающуюся на землю одними пальцами. Когти были вбиты в замерзшую землю, волк где-то в густых кустах уперся передними лампами и дернул головой с треском раздираемого мяса. Крик поднялся на октаву и стал невыносимым.
Ноги Меланьи словно налились свинцом, в голове гудело. Весь мир поплыл перед глазами вместе со свистом ударившей в голову крови. Мне нельзя потерять сознание! Не сейчас! Пусть это закончится! Господи, хватит, пусть он наконец умрет!
Из кустов по-прежнему раздавался треск веток, из них доносились звуки отчаянной борьбы. Человек и животное. Она не знала, кто из них кто. И не могла бы сейчас сказать, кого из сцепившихся у ее ног существ назвать чудовищем. Крик Лукаша разрывал ей сердце. Он звал ее. Умолял о спасении. Хрипел. Она слышала, как он давится и тонет в собственной крови, текущей из разорванных артерий.
Вдруг что-то рвануло из высохшего малинника и кустов можжевельника, из них выскочил Лукаш. И тут же свалился на землю, он до пояса по-прежнему был в кустах, но поднял голову, жестом умолял ее, протягивая к ней руку и красную от крови ладонь, на которой недоставало одного пальца. И вдруг одним резким движением его втянуло назад, а за ним остался на снегу след рыжей грязи. Раздалось рычание и громкий хруст, а потом крик прекратился.
Меланья стояла, чувствуя себя так, словно окаменела. Она почувствовала вкус крови и поняла, что все это время сжимает зубами согнутый указательный палец.
Она слышала треск раздираемого мяса, хруст костей, слышала эти огромные раздирающие мясо челюсти, слышала, как созданный ею оборотень разрывает и поедает Лукаша. Труп Лукаша.
Она ощущала спазмы в желудке и почувствовала, как внезапно сжало горло, и ее внезапно вырвало в вытоптанный снег.
Это должно было случиться.
Должно было случиться.
Ты была права, прабабка.
Она только не предвидела, что это наступит. Не предвидела боли. Не предвидела этого моря крови, заливающего все вокруг. Кровь была у нее на лице и даже на волосах. Она не заметила, как это случилось. Не предвидела вони разорванных внутренностей. Металлического смрада живодерни. Не предвидела этого отчаянного крика, который по-прежнему звучал в ее голове, и чувствовала, что он будет звучать в ней до конца жизни. Не предусмотрела, что будет так невозможно тяжело смотреть, как мужчину, которого она когда-то любила, разрывает в клочья разъяренная бестия.
Ничего не предвидела.
Но особенно собственного страха. Это совсем не то, что просто создать чудовище.
Совсем не то же самое, что потом посмотреть ему в лицо.
Она бежала. Сумасшедшим паническим галопом неслась сквозь ночной лес, сквозь бьющие ее по лицу ветки, снег, сыплющийся за ворот. Полированная сталь лунного света. Она почти не помнила своего бегства. Добралась до избушки, и тут до нее донесся громоподобный вой. Почти рычание. Волки вторили ему, но испуганно и неуверенно. Меланья запаниковала. Захлопнула двери и начала обеими руками толкать огромный засов. Проклятая толстая сталь засова словно приросла и не думала двигаться. Меланья толкала ее, дергала, но ничего не выходило. Она услышала скулеж и поняла, что это ее собственный голос. Волк шел сюда. Шел за ней.
Она оставила засов и спряталась в самый дальний угол избушки. Еще никогда в жизни у нее не было такой паники. Меланья свернулась калачиком и смотрела на дверь, зная, что та вот-вот откроется. Она не могла смотреть на эти двери и не могла отвести от них взгляд.
Меланья слышала, как он шел. Хруст снега под лапами, скрежет когтей на крыльце. Он шел за ней. Его вел браслет, кровь и заговор. Он чуял ее. И шел за ней. Не мог иначе — она сама его создала.
А потом Меланья услышала шарканье. Тяжелый стальной скрежет когтей о двери ощущала так, будто ей сдирали кожу с головы. Он пришел.
И просил, чтобы его впустили.
Меланья сползла по стене вниз и впала в кататоническое оцепенение. Он царапал дверь. В какой-то миг зацепил лапой ручку, она услышала стук собачки замка и скрип дверных петель. Повеяло холодом. Она опустила голову и уставилась в половицы. Она не могла на него смотреть. Была не в состоянии.