Книга осенних демонов

Когда она выпила чай, в избушке стало тепло. Мягкий желтый блеск тек через маленькое окошко, а ледяной ветер во дворе сыпал пеленой мелкого снега. Снаружи, со стороны пущи или с замерзшего исполосованного ветром поля, заросшего какими-то сухими стеблями, эти окошки должны были казаться убежищем. Если кто-то стоял там и мерз, он должен был тотчас же вспомнить о горячем чае с вареньем, теплой кафельной печке, о густом живительном запахе елей.

Она, насколько это было возможно, завесила окна, потом разделась донага, положила на пол снятую со стены колючую жесткую шкура дикого кабана и уселась на ней, ощущая, как острая щетина колет ягодицы.

Вокруг стояли горящие свечи, на нескольких блюдцах и крышках от банок тлели травы и небольшие кусочки смолы, наполняя кухню тяжелым, как ладан, дымом. Меланья открыла гримуар, ее локоны горели, как огонь. Некоторое время она глубоко дышала носом, а потом развела в стороны руки.

— Сатор… Арего… Ротас… Фрутимере Ликаон!

И опять все с начала. Шли минуты. Дым поднимался от блюдец, заполнял кухню и ложился слоями. В нем двигались спирали и вычурности. Меланья сидела, запрокинув голову назад, ее тело дрожало в вибрациях.

— Фрутимере!

Она не чувствовала, что качается, стоя на коленках, что двигает бедрами, слово экзотическая танцовщица; руки свисали вдоль тела. Дар плыл сквозь нее прямо из земли, словно медленный огонь. Огоньки свечек отклонились в сторону.

— Ликаон!

В машине включилась сигнализация.

Меланья вышла на опаляющий невыносимый холод, завернувшись лишь в колючую желтовато-коричневую шкуру кабана, как в палеолите. Протянула руку к машине и отключила сигнализацию. Та еще два раза подала сигнал и замолчала.

Пуща вокруг стояла в кромешной тьме, только снег светился мертвенно-бледным светом, в небе, словно слегка надкушенный плод, висела луна и заливала все вокруг ртутным блеском. На поле ложились черные тени. И тут Меланья услышала вой. Мощный громкий вой волка-охотника. В нем была сила и достоинство, и целая бездна первородного хищника.

Близко.

Очень близко. Они слышали. И ее тянуло туда.

Она вернулась в дом, чувствуя, как стучит ее сердце. Начиналось.

Транс еще вибрировал в голове, когда она вновь уселась на шкуре, положив перед собой овальный кусок мяса с торчащей белой, будто фарфоровой, костью. Ее губы двигались, заклинания повторялись одно за другим.

— Сатор…

Игла вошла в резиновую крышку ампулы, игла шприца вошла до упора.

— Арего…

Меланья сжала мясо бедрами и ввела в него демерол, ввела осторожно, чтобы не задеть себя. В нескольких местах. Обильно. Знакомый ветеринар сказал: «Остановит бегущего слона». Потом, не меняя иголку, наполнила шприц содержимым некоторых наливок из своих темных бутылочек и ввела еще несколько шприцев в мясо.

Транс ослабевал. На его место пришел страх.

Уже скоро.

Она оделась. Белье, колготки, легинсы, свитер, байка, куртка, сапоги. У нее было такое впечатление, будто она делает это впервые. Непослушные пальцы не справлялись с пуговицами, молниями и липучками. Сердце билось, словно повешенный в горле колокол.

Меланья вышла из избушки с тяжелым пакетом в одной руке и фонарем в другой. Из кармана куртки торчала бутылка с кровью. По скрипящему снегу, окутанная лунным светом, пошла прямо вглубь пущи. Как во сне. Прямо на вой волчьей стаи.

Она не видела их. Слышала треск веток, хруст снега, что-то пробежало на границе дорожки света от фонарика. Но она их чуяла. Они были вокруг. И чуяли ее.

Меланья шла несколько минут, пока не оказалась на небольшой полянке, окруженной засыпанными снегом кустами.

Все. Хватит.

Меланья протоптала небольшой круг в мягком снегу, потом положила на нем мясо, а пакет методично свернула и сунула в карман. Ее руки дрожали так, словно она вышла на мороз прямо после душа. Желудок свело. Она делала то, о чем давно мечтала, и умирала от страха. Она была на самом краю, готовая прекратить это, пока еще не поздно.

Никогда.

Уже скоро.

Нелегко было оставить следы бутылкой с насадкой. Руки тряслись, и кровь начинала застывать на насадке, торчащей на горлышке бутылки. Знаки выходили кривые, кровь замерзала. В конце концов Меланья сняла насадку и исправила символы, выливая алую жидкость в снег тонкой струйкой, потом окунула палец в кровь и все поправила окончательно. В ацетиленовом свете луны знаки казались черными. Несмотря на мороз, тяжелый железистый запах щекотал ноздри, вызывал тошноту, как на бойне. Но ничего. Будет еще больше. Намного больше. Вот тогда только и будет бойня.

Уже скоро.

Закончив, Меланья отправилась назад по своим следам, всматриваясь в них при свете фонаря. Она находилась на грани срыва. Ей понадобились все силы, чтобы в истерике не броситься стремглав вперед, в лес. Шла, сжав зубы и вздрагивая от каждого треска и от каждого шороха. Шла по своим следам. Она видела также следы стаи, круглые, как печати, лапы, которые пересекали ее дорожку, настигали, преследовали.

Вой стаи раздался так внезапно, что она едва не закричала. Близко. Очень близко.

Дорога назад показалась в два раза длиннее, чем когда вела в противоположную сторону.