– Мир сдал, – бормотал Элай. – Прогнил насквозь. Его сожрали черви, словно яблоко, чавк-чавк. Лучше оставаться здесь, чем вернуться туда, это я тебе точно говорю. Здесь безопасно. Мир разваливается на части, но колесо вращается, колесо ломается и…
Вот он!
Элай стоял прямо перед Оливером.
Опустив голову.
Тихо бормоча себе под нос.
«Ну же, Оливер, давай!»
Кряхтя от напряжения, Оливер поднял кирку, замахнулся…
Жжжах! Все равно что вонзить нож в жирную тыкву. Острие кирки погрузилось глубоко в голову Элая. Оливер почувствовал, как крушится череп.
– … чинится-а-а-а… – простонал Элай.
Прежде чем рухнуть на землю.
Вскрикнув, Оливер выпустил кирку. Та упала вместе с телом, застрявшая в голове. Оливер отпрянул назад, ужаснувшийся сделанному. Хотя он не видел последствий своего преступления, он чувствовал маслянистый запах крови, а затем, как и обещал Элай, распускающееся зловоние дерьма. Потом Оливер ощутил чуждое,
– Ой! – воскликнул Оливер и снова хихикнул.
Он стал ощупывать труп в поисках добычи – сначала правая рука, вниз до кисти, ничего, затем левая рука, но и там тоже ничего. Нет, нет, нет, где лампа?! И в груди у Оливера зашевелился страх, что он совершил ошибку. Сначала ему нужно было определить, где лампа; теперь она могла быть где угодно. Возможно, Элай где-то спрятал ее, в глубине тоннеля, или за камнем, или…
Или она лежит под ним.
Передвинуть Элая было совсем нетрудно – он оказался легким, словно вязанка хвороста. Оливер откатил его в сторону –
А что дальше?
Его сразило новое откровение, обдало холодом, как ледяная вода замерзшего озера.
«Я не знаю, как ее зажечь!»
Оливер не нашел никакой кнопки, никакого механизма. Он нащупал какой-то вроде как ключ, такой, каким раньше заводили механические игрушки, и покрутил его в одну и в другую сторону, однако ничего не произошло.
Однако ведь Элай каким-то образом зажигал лампу, так? Для этого требовался огонь. Но видел ли Оливер хоть раз, чтобы Элай чиркал спичкой? Или пользовался… как это называется… кремнем или чем-нибудь еще таким? Он ведь обязательно увидел бы это. И тем не менее Оливер проверил карманы мертвеца, но нашел только мусор и монеты.
Оливер расплакался от злости и отчаяния.
Да, он это сделал. Все испортил. Воспользовался своим шансом и все загубил. Отец всегда называл его неудачником, и, похоже, чудовище было право. Он облажался. По полной.
«Ты был прав, папа. Ты был прав».
Оливер упал на колени. Он даже не мог плакать. Просто стоял на коленях в темноте, кающийся грешник, прижавшись лбом к земле, и больше ничего не ждал.
Стало уже совсем невыносимо.
Смрад смерти. Зловоние фекалий. Темнота. Одиночество. Оливер уже думал, что уж пусть лучше б его мучил Элай.
«Нужно положить этому конец».
Оливер попытался вытащить кирку из черепа Элая, раскачивая ее взад и вперед. Наконец кирка подалась. Оливер отнес ее к стене и, ощупав камень, нашел в нем трещину. Собрав все до последней капли силы, со всего размаху вонзил кирку в эту щель, покачал. Кирка держалась крепко. И опять Оливер опустился на колени.
Он приложил голову к кирке, торчащей прямо перед лицом.
Самое нежное место, решил он, – глаза.
Поэтому Оливер закрыл левый глаз и осторожно прижался им к другому концу кирки.
И медленно отклонил голову назад.
Оливер понимал, что если резко дернет головой вперед, кирка попадет ему в глаз. Вонзится в мозг. И он умрет.
И, может быть – может быть, – это станет благословением: мучитель Элай в своем безумии дошел до важной истины, и смерть, несомненно, откроет путь к свободе. После нее Оливер пробудится где-то в другом, новом месте.
Там, где
– Колесо ломается, – произнес Оливер словно молитву. – И чинится.
– Оооооливер… – простонал Элай, и его голос заполнил подземный тоннель.
Оливер вскрикнул.
Позади послышался шорох. А затем донеслось легкое