– Мне… мне кажется… кажется, будто я уже бывал здесь, будто
– Вот почему вы убили своего отца? – едва слышно спросил Оливер.
Похоже, тут Элай задумался. Наконец, словно признав правду в словах Оливера, он сказал чуть ли не радостно:
– Пожалуй, да, Оливер. Пожалуй.
– Я хочу выбраться отсюда. Если все это произошло раньше, быть может, мы сейчас сможем сделать все как нужно и выбраться. Вы же говорили, что знаете дорогу.
– Я действительно знаю дорогу, – усмехнулся Элай. – Возможно, и ты тоже ее знаешь. Ты не задумывался, Оливер, позволит ли тебе смерть бежать от всего этого? Начать сначала? Даст ли она тебе второй шанс? Если ты умрешь, выберешься ли из шахты?
Оливер подумал, но не осмелился сказать вслух: «Нет, если умру я. Но, может быть, выберусь, если умрешь ты».
Аромат теплого приготовленного мяса прокрался Оливеру в ноздри, пробуждая его ото сна. Аромат тушеной говядины – сочной, соленой, пачкающей пальцы жиром, когда отрываешь нежную мякоть…
– Я нашел еду, – сказал Элай.
– Где? – спросил Оливер, потому что это было невозможно.
– Просто ешь. Я все объясню.
И теперь аппетитно пахло прямо у Оливера под носом. Он уселся как мог прямо, превозмогая усталость и боль, и почувствовал поднимающийся к лицу теплый пар. Элай предложил откусить кусок, и так Оливер и сделал: наклонившись, он открыл рот, и его зубы и язык нащупали жареное мясо, отчего по всему его телу разлилась бесконечная радость. Мясо оказалось мягким и нежным. На вкус это была скорее свинина, а не говядина, несмотря на запах, но это не имело значения. Мясо наполняло Оливеру живот, придавая силы и надежду, и он вжался в него лицом так крепко, точно это были любящие руки бабушки. «Мальчик мой хороший, – говорила она, – кушай, кушай…»
Карбидная лампа внезапно снова ожила.
Внизу, на коленях Оливера, была кровь. Очень много крови. Она струилась у него по рукам. Капала с подбородка. Мясо на коленях оказалось ногой, человеческой ногой с оторванным куском («это я откусил, о нет!»), с обнажившейся влажной красной мякотью. Кровь не била струей, а вытекала лениво, словно вода из осторожно сжимаемой губки. Рядом сидел Элай, выставив одну ногу; вторая отсутствовала до самого бедра. В руке он держал ржавую пилу с погнутыми зубьями.
– Я нашел пилу, Оливер, посмотри! – хихикнув, сказал Элай. –
Свет погас, и в этот момент Оливера вырвало.
Прижимаясь к стене, как можно дальше от собственной блевотины, Оливер опять провалился в бессознательное состояние. Когда он очнулся заново, металлический привкус гнилой крови во рту исчез. И кожа также перестала быть липкой от нее. Все снова стало сухо.
(Хотя желудок Оливера на удивление казался полным.)
«Это сон, – подумал он, – просто сон». Но тут шагах в десяти-двадцати снова послышался негромкий смешок. Это был Элай, сказавший:
– Только не говори мне, паренек, что ты снова проголодался. Совсем без ног мне никак не обойтись.
Однако затем он ушел, и Оливер отчетливо услышал шаги, один за другим – ровная походка человека на двух ногах, а не скачки того, кто отпилил себе ногу ржавой пилой.
Оливер не мог понять, что происходит. Он подозревал, что потихоньку сходит с ума; пусть так, но с Элаем все равно что-то не то. Он играл с Оливером. Издевался над ним.