Книга формы и пустоты

Это была действительно превосходная история, и мама несколько недель добавляла в нее новые подробности. Я не помню, где был отец в этой истории. Наверное, вообще не было никакого отца. Видимо, женщина-астронавт была матерью-одиночкой, а сыновья стали рождаться из-за ее приземления в Море Изобилия, и весь смысл этой истории был в том, что им с самого начала не нужен был отец. У нее и ее белых сыновей было много интересных приключений, но потом сыновья начали расти, и чем больше они становились, тем труднее было маме удерживать их на земле, и у них начались проблемы в школе и все такое. В конце концов все стало настолько плохо, что им пришлось собраться на семейный совет, и сыновья сказали маме, что им нужно вернуться на Луну. По их словам, это было важно для их самооценки. Им нужно было вернуться, чтобы найти каждому свой кратер, чтобы они знали, кто они такие. Услышав это, леди-астронавт была очень опечалена, но поняла, что должна отпустить их, чтобы у ее сыновей была здоровая личность и высокая самооценка, хоть она и знала, что ей будет без них очень одиноко. Белые сыновья предложили взять ее с собой обратно на Луну, но она отказалась, потому что она была землянином и одного полета на Луну ей было достаточно. Итак, однажды она вывела всех сыновей на улицу на веревочках, взяла маленькие ножницы для вышивания и перерезала веревочки, и сыновья один за другим уплыли в ярко-голубое небо, махая ей руками на прощание. Они становились все меньше и меньше, бледнее и бледнее, они обещали вернуться на Землю, но так и не вернулись.

Конец получился очень грустный. Не знаю, где был папа в тот вечер, когда мама закончила рассказывать эту историю. Может быть, он играл концерт или типа того, потому что мы в тот раз были с мамой вдвоем, и когда она дошла до конца, мы оба молча лежали на моей кровати и смотрели на звезды на потолке. Нам было грустно, и тогда мама сказала, может, придумаем другую концовку, и я сказал, давай, и мы так и сделали. В новой концовке, как раз в тот момент, когда самый маленький из сыновей уплывал за деревья, он случайно посмотрел вниз и увидел, что его мама плачет, и в последнюю минуту ухватился за самую верхнюю ветку очень высокого дерева и крепко держался. А поскольку он был еще маленьким, притяжение Луны действовало на него не так сильно, поэтому он смог спуститься обратно по дереву и добрался до своей мамы. Он взял ее за руку и сказал, что передумал. Он отличался от своих братьев, был более земным, и он сказал, что хочет найти себя здесь, на Земле. Так что его мама была очень счастлива, и это помогло его самооценке, а потом она привела его домой, а на следующий день они пошли в обувной магазин и купили специальную пару сверхтяжелых ботинок с блестящей осмиевой подошвой, которые притягивали его к земле, и все дети в школе захотели такую обувь, и он стал очень популярным.

Такой конец был гораздо лучше.

Осмий – это самое тяжелое вещество в мире, и сейчас мне вдруг подумалось: вот чего не хватало моему отцу. Ему нужны были сверхтяжелые ботинки на осмиевой подошве, чтобы удержаться на Земле. Помните, он сказал, что музыка – это космос и ему не нужно улетать куда-то еще, потому что ему и здесь, на Земле, замечательно? Так вот, я почти уверен, что это полная ерунда. Может быть, когда-то он и чувствовал себя так, но к тому времени, когда мне исполнилось семь или восемь, он уже входил в сумеречную зону, и они с мамой часто ссорились. В основном из-за курения марихуаны – они никогда не говорили об этом прямо, по крайней мере, при мне, но я знал, в чем дело. Отец хотел завязать, и он правда пытался, просто не мог, и всегда было понятно, что он снова начал, потому что он становился похож на потерянного в космосе: вращается себе по орбите в какой-то другой галактике, и ничто здесь не может его удержать. Даже осмий. Даже я.

Но я помню, когда я был совсем маленьким, ему не нужна была травка, и музыка действительно была для него тем самым – открытым космосом – и там хватало места нам всем. И я был тем самым, и мама тоже была тем самым – мы все тогда были тем самым, и я помню, каково это: когда все вокруг прекрасно.

Вот что еще нужно сказать про отца. Когда он был жив, он был совершенно, полностью живым. Я помню, как он слушал свою любимую запись «Sing Sing Sing (With a Swing)» из концерта 1938 года в Карнеги-холле. Он ставил ее снова и снова, и каждый раз, слушая, он начинал плакать, а я никак не мог понять почему, и он пытался объяснить:

«Это прямой эфир, Бенни! Слушай! Это Бейб Рассин на тенор-саксофоне. И Гарри Джеймс на трубе. И Джин Крупа на барабанах – ах, чувак, послушай эти ударные, как он это делает!»