Князья Ада

– In nomine patrii, et filii, et spiritu sanctii, amen. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum[42]…

«Отец бы сейчас в гробу перевернулся» – подумалось Джеймсу.

С другой стороны, учитывая образ жизни сына, он уже наверняка привык к регулярным упражнениям…

Зато если отец Орсино Эспириту сейчас его слышит, молитва на латыни – как и обманное впечатление, что молящийся является католиком, может спасти Джеймсу жизнь.

Исидро утверждал, что отец Орсино – иезуит.

Когда его орден в шестнадцатом веке явился в Китай, все европейские страны страдали от последствий религиозной войны.

Чтобы расширить ряды потенциальной паствы, иезуиты завернули католицизм в обёртку буддизма, выучили язык – едва ли не единственные из европейских миссионеров, и нацепили одежды буддийских монахов. Позже, когда жадные западные торговцы пожелали воспользоваться богатствами Китая, иезуиты и все обращенные ими в католичество китайцы были объявлены предателями, прихвостнями Запада.

«Большую часть последних трёх столетий он скрывался…» – сказал тогда Исидро.

«Я слышу их голоса в своей голове…»

Эшер продолжал шептать все молитвы на латыни, какие только мог вспомнить, понимая, что любой вампир, оказавшийся в руинах, тут же уловит стук его сердца.

Пекинские вампиры наверняка присматривали за иезуитом. Интересно, как они отреагировали на появление второго вампира из Испании, если предположить, что они не стали с ходу делать вывод, что эти двое – сообщники? Может быть, именно поэтому Исидро уже целую неделю не давал о себе знать, с тех самых пор, как Эшер укрылся в Китайском городе? И что они теперь подумают о живом человеке, обрядившемся в китайское так же, как это делали в своё время иезуиты, да ещё и молящемся в темноте на латыни?

– At te levavi animam meam: Deus meus, in te confido…

«…на Тебя, Господи, уповаю…»

В этот момент на Эшера неожиданно накатила мутная сонливость, всё тело как будто стало ватным. Он успел отшатнуться от алтарной оградки за мгновение до того, как когтистая рука ухватила его за горло. Рука исчезла, послышалось ругательство на староиспанском, и Джеймс пригнулся, уворачиваясь от удара, нацеленного в лицо.

– Падре Орсино!

В свете огонька мелькнуло худое белое лицо, сверкнули, отражая сияние, чужие глаза. Кто-то ухватил Джеймса за руку и швырнул на каменный пол нефа с такой силой, что он не сразу сумел вздохнуть. Вампир напрыгнул на него, хватая за запястья, но тут же отдёрнул руки, визгливо зашипев от ярости и боли. Эшер перекатился вбок, кое-как подобрался и закричал:

– In nomine Patrii[43], Орсино! Меня прислал сюда Исидро!

Не успел он договорить, как вампир впечатал его в алтарную ограду, безжалостно сдавливая плечи когтистыми пальцами – и всё же на секунду замешкался, и Джеймс, улучив момент, повторил:

– Меня прислал Симон Исидро.

Он произнёс эти слова на латыни, подозревая, что падре Орсино вряд ли владеет современным испанским.

Вампир склонил голову, рассматривая Эшера – в свете тусклого огонька его глаза казались темнее кофе, и, судя по этому взгляду, здравый смысл покинул отца Орсино уже давным-давно. Падре взгромоздился на него верхом, прижимая, как котёнка, к полу и обломкам ограды, и коснулся ладонью щеки. Рука вампира оказалась тёплой, а от одежды несло кровью.

– Ты – его слуга?

– Именно так. Меня называют Эшером.

– Где он?

– Я пришёл справиться об этом у вас. Я ничего не слышал о нём уже семь дней.

– Он сгинул. – Отец Орсино поднялся, нависая над Джеймсом – невысокий человек, чьи волосы, как и глаза, казались неестественно тёмными на фоне бледной кожи, особенно здесь, во мраке часовни. Вампир был одет в длинное ципао маньчжурского покроя и штаны-ку, а волосы, наоборот, были зачёсаны в тугой пучок на затылке – так, как зачёсывали их китайцы до прихода маньчжуров.

– Идём, – велел Орсино и, оглянувшись по сторонам, протянул руку, помогая Джеймсу встать с пола – по резкой боли в боку Эшер заподозрил, что вампир всё-таки сломал ему пару рёбер.

– Они не услышат нас под землёй, – добавил Орсино заговорщическим шёпотом. – А если они не смогут слушать, то не смогут и найти меня.