Княжий удел

– Ступай… ступай, братец, – дотронулся Василий до лица Дмитрия. – И ни слова обо мне московскому князю, побереги ненависть до времени. И храни тебя Господь! – поднял он руку в благословении.

Дмитрий сел на телегу. Закрылись ворота и навсегда упрятали дмитровского князя Василия Юрьевича. Мирская жизнь осталась позади, в монастырь пришел старец Дорофей.

Лошадка оказалась хромой, она слегка припадала на переднюю ногу, и чернец, понукая ее, повторял одно и то же:

– Недоглядел. Лошадь подковать надобно. Вот как доеду, так сразу и в кузницу.

Заводить беседу князю не было надобности, и он, укрывшись плащом, переживал увиденное. Потом укачало князя, и он тихо задремал.

Из дремы Дмитрия вывела чья-то ругань. Он открыл глаза и увидел, как четверо мужиков тащили девку, которая упиралась, бросалась на землю, руками цеплялась за траву, но они поднимали ее и тащили дальше.

– Эй, мужики, остановитесь! Что вы делаете?! Куда девку тащите?!

– А ты кто такой?! – выступил вперед задиристый, небольшого росточка мужичок. – Не обязаны мы перед тобой ответ держать, у нас свой господин имеется.

Мужик крепко держал девку за волосы, и жиденькая бороденка его строптиво топорщилась.

– Кто я такой? Князь Дмитрий Юрьевич. – И с усмешкой добавил: – Или не слыхал?

– Князь Дмитрий Юрьевич? Шемяка? Как же не слыхать, наслышан.

Он отпустил девку, чтобы снять перед костромским князем шапку, а девка, почувствовав в князе неожиданного заступника, с надеждой смотрела на Дмитрия. Увидал ее глазищи Дмитрий Шемяка да и обмер. Неужели Меланья?

– Почему девку силком тащите? – строго спросил Дмитрий Юрьевич.

– Так известное дело… ведьма! – просто отвечал все тот же мужик.

И стоявшие рядом поддакнули:

– Как есть ведьма. Сами видели, как она в черта обращалась в полнолуние.

– А потом и над селом летала, и чертову траву собирала.

– Куда же вы ее тогда тащите? – ужаснулся Дмитрий.

– Сруб мы на берегу поставили осиновый. Его нечистая сила боится. Вот со всей округи ведьм ловим и в этот сруб запираем. Эта ведьма последняя… двенадцатая. Потом сруб подожжем. Мор начался. Бывалые люди сказывают, что в этом наговоры ведьмины повинны.

– Отдайте мне ее, – заступился за девку князь. – Я вам заплачу. Вот горсть серебра… за нее даю!

Мужики переглянулись, походило на то, что предложение князя их заинтересовало. Они чесали затылки, тихо переругивались, поглядывая на девку, а потом все тот же мужичонка подошел к князю и сказал:

– Ладно, князь Дмитрий, забирай девку-ведьмачку. Твоя она! Сыпь сюда серебро, – подставил он шапку. – А мы походим еще по округе, другую поищем. В селе-то знают, что привести мы ее должны, несподручно пустыми возвращаться. А ты этой девки оберегайся, князь, беду она принесет. Посмотри, какие глазищи.

Мужики ушли, и долго еще была слышна их брань – видно, никак не могли по справедливости поделить серебро, а Меланья стояла на обочине, не веря в свое неожиданное освобождение. А может, на этот раз помогли ей темные силы?

– Ну что стала? Садись на телегу, Меланья, дальше поедем. А меня ты помнишь? – спросил Шемяка, когда девка села рядом на солому.

– Помню, – смиренно отвечала колдунья. – И тебя помню, и братца твоего помню… Дмитрия Красного.

Разрумянились щеки у девки, видно, совсем оправилась от страха и прошлое вспомнила.

– Ну вот и ладно. К брату я сейчас еду, Дмитрию, может, возьмет он тебя в дворню. Как же ты в колдуньи-то попала? – удивился Шемяка.

– После того как вы отъехали, выгнал меня хозяин. По дорогам ходила, милостыню просила. Потом в селе одном приютили, а там вдруг мор начался, вот меня и стали в этом винить, а я ни в чем не повинна.

За все время чернец не проронил ни слова, сидел будто немой. Только сделался еще угрюмее, думал свое: «Конечно, не по-христиански безвинную душу губить. Но и какой прок с собой брать? Не приживется она. Это как ласточка из чужой стаи – каждая ее клюнуть норовит. Трудно ей будет жить». И он в сердцах огрел лошадку кнутом. Животное обиженно фыркнуло и быстрее заработало ногами.

Князь тоже погрузился в свои мысли. Свадьба была расстроена: вместо веселья Василий Васильевич продержал его в яме. И не до праздника будет до тех пор, пока боль от обиды не уляжется.

Часть третья

Великий Улу-Мухаммед

Улу-Мухаммед вышел в вечерний сад. Весна в этот год пришла ранняя, и персики распустились пышным ярко-розовым цветом. Их сладкий аромат пьянил. Было душно и жарко. Сад принадлежал его гарему, и наложницы любили сидеть в тенистых беседках, окутанных диким виноградом и плющом, который разросся во все стороны и укрывал девушек от чужих глаз.

Посредине сада был бассейн, выложенный красным мрамором, с огромным фонтаном, где в жаркие дни плескались прелестницы хана. Улу-Мухаммеду нравилось смотреть, как в теплой прозрачной воде купались его жены, а они, заметив присутствие своего господина, бесстыдно выставляли напоказ свои прелести, стараясь привлечь внимание хана. Раздавался смех, царило веселье. И эта нагота и красота могли соблазнить кого угодно, но только не Улу-Мухаммеда. Это все принадлежало ему и давно перестало волновать.