Княжич степных земель

Выстиранное в ручье бельё развевалось на ветру. Прохладный воздух приятно проходился по разгоряченной коже. Уставшая Зулейка сидела во дворе и смотрела на облака, которые расплывались по небу багровыми полосами. Лето улетело, жатва и впрямь закончилась, потихоньку наступало навье время. Это была девятнадцатая осень, но живот всё равно сводило от страха. Словно вот–вот кровавый небосвод превратится в косу, и перед ней явится сама Смерть.

Время утекало. Последние солнечные лучи скрылись за горизонтом. Запах прелой листвы смешался со свежестью. Ещё миг – и пойдёт ливень. Благо, новоиспечённые охотники уже показались на знакомой тропинке. Успели–таки вернуться до наступления полной темноты. Господарь не велел им задерживаться и они не посмели ослушаться.

– Столько уток, столько уток было! – весело хвастался Лешко. – Вы не представляете себе, какие бескрайние просторы там, за Пустошью!

– Красота, – отрезала Марена.

– Эх, воля–вольная, – в голосе Лыцка улавливались тоска и зависть, – где же ты теперь?

Марена укоризненно взглянула на него и покачала головой, мол, горбатого исправит только могила. Впрочем, мало кто поддерживал её и верил, что господарь делает для них нечто великое.

– Несите добычу на кухню, – распорядилась Ядвига. – Завтра будем пировать!

Сегодня господарь не спустился к ним. Может, оттого за столом было удивительно оживлённо. Зулейка жадно ловила каждый образ и представляла, как сама выйдет из чащи. Реальность постепенно тускнела перед глазами, голоса названных и навязанных братьев–сестёр доносились будто бы сквозь густую пелену тумана. Она сама не заметила, как заснула, не доев ужин. Улетела туда, где даже господарь не может достать её. И там, за пределами колдовских владений, дышалось в разы легче.

6.

Утренние лучи застали Марену на дубе. Она сидела на увесистой ветке и спорила с филином, который упорно утверждал, что в их чащу потихоньку проникает Смерть. Навий мир вынуждал всё живое пятиться в страхе. Марена качала головой: что может знать наивная птица, которая в страхе летит на юг, а потом возвращается и застаёт зелёные травы и тёплое солнце! Филин фыркнул и сорвался с ветки. Наверняка обиделся. Марену это не расстраивало, тем более, что наставал рассвет – а значит, пришло время возвращаться к господарю.

Она спрыгнула и побежала сквозь кусты багровой калины и колючий шиповник. На полпути Марена заметила, что за ней наблюдал ворон. Но стоило ей повернуть голову в его сторону, как птица тут же сорвалась с ветки и полетела к дому, махая огромными смольными крыльями. Конечно же, она узнала господаря, но переживать совсем не собиралась. Чародей позволял Марене выбираться в чащу, чтобы говорить с птицами, собирать их перья и складывать вместе с травами и камнями, создавая нечто удивительное.

Оттого, наверное, и служба была для неё почти не обременительной. Она сама попросила мать отдать её чародею. Марене совершенно не хотелось становиться женой, да и жена вышла бы из неё скверная. Куда это годится, если девица под утро сбегает из дома, а вместо наваристой мясной похлёбки делает травяные отвары? Мать поплакала, а потом смирилась. Марена по ней не скучала – скорее наоборот: радовалась, что так легко сбежала от столь жуткой участи.

О, – почти у самого крыльца она приметила грибной круг, – надо бы рассказать Зулейке.

Через грибные круги можно было попасть в мир иных и достать оттуда что–то. Господарь строго–настрого запрещал им проводить подобные обряды, за исключением Зулейки, судьба которой была крепко связана с миром нави. У названной сестры и впрямь был хороший дар, только та не умела ценить его. Воображала себя пленницей, как и Лыцко. Порой Марене хотелось смеяться с этих двоих. Припеваючи, она пришла на кухню за солью и веточками облепихи. И к собственному удивлению застала там господаря. Уставшего, но всё такого же спокойного.

– Пойди–ка на чердак, – отрезал он. – Позанимайся там.

– Да, – Марена кивнула. – Я только возьму соль и облепиху.

Господарь ничего не ответил. Он отвернулся и начал пить настой. Неведомый и, судя по лицу чародея, удивительно горький. Марена не стала спрашивать. Она верила, что господарь знает своё дело. Не ей указывать ведающему и всевидящему.

Засушенные веточки облепихи нашлись быстро, соль – ещё быстрее. Марена заботливо сложила их в маленький серый мешочек и хотела было перешагнуть порог. Но щемящее чувство, которое ей много раз приходилось подавлять, всё же вырвалось наружу.

– Почему вы отдаёте нам своё? – она с сочувствием взглянула в серые глаза господаря. – Вы ведь не должны. Это всё – всё! – ваше!

И она была тысячу раз права. Господарь вливал в них свои силы, вкладывал свои знания. А чародеи – Марена знала – слишком сильно дорожат и первым, и вторым. Они бы никогда не стали возиться с простым смертным, и неважно, будь у того дар или нет. Он давал им куда больше.

– А ты смышленее остальных, – он неожиданно усмехнулся и сразу переменился в лице. – но твоё паршивое сердце тебя сведёт, Марена–птичница! Никогда не лезь в чужие дела и не навязывай никому ненужное добро!