В итоге обеими сторонами — и им, и рязанским церковным руководством — была принята примирительная тактика. Его не выдвигали на более богатый приход и хотя всегда хвалили, но никогда не поставили бы протоиереем, не говоря уж о прочем.
Он же честно и добросовестно исполнял свои обязанности, не стремясь к публичному изложению личных взглядов и к демонстративному показу несогласия с церковным руководством.
Не раз он подумывал о монастыре, где было бы так замечательно уединиться в келье, дабы никто не мешал его жарким молитвам. Однако представив, что может без него статься с той же семьей рязанского Фиделя в момент, когда буйный хозяин уйдет в очередной шумный запой, с тихой Марией Митрофановной, которая останется без дров на зиму, и еще массу бед, могущих произойти в случае его отсутствия, неизменно отказывался от этой мысли.
При этом он всегда укоризненно пенял себе, что негоже пастырю спасать свою душу за счет душ своей паствы, что у каждого человека на земле свой тяжкий крест и надо достойно нести его по жизни, не увиливая и не перекладывая своей ноши на чужие плечи.
Кстати, и дачники, регулярно наезжавшие в эту глухую деревушку в большом количестве, предпочитали отдых именно в ней как раз благодаря тому, что жители ее были и доброжелательнее, и вежливее, и сердечнее, чем где бы то ни было.
В других местах и леса были красивее, и река поближе, ан нет — стремились именно сюда и уезжали, отдохнувшие не только телом, но и душой.
А в момент отъезда многим казалось, что они познали для себя нечто настолько важное, по сравнению с чем меркло обладание всеми благами большого города.
Потом они возвращались в свои душные квартиры и, погрузившись по уши в трясину шумных городских улиц, обывательских разговоров и судорожной гонки за престижными вещами, уже через пару месяцев начинали сознавать, что все приобретенное ими за лето в той тихой деревушке они потеряли.
Как, когда — неизвестно, как непонятно и то, что это вообще было, но от осознания этой потери на душе становилось очень горько и грустно, и они… с нетерпением ждали следующего летнего отпуска, дабы вновь приехать туда и приобщиться к чему-то высокому, светлому и чистому, которое мягко коснулось их нежной материнской рукой.
Понять человека, постараться, чтобы он излил тебе свою душу, очистив ее от многолетнего слоя всей дряни и грязи, которая скапливается в ней, — вот главная задача, которую, по мнению отца Николая, надлежало решать любому священнослужителю в беседах с мирянами.
Ему это почти всегда удавалось, но сегодняшний разговор был совсем другой направленности.
К тому же и управлял ходом беседы не он сам, а этот юный паренек, с пылом и жаром горячей молодости нападая на непреложные истины, которые отец Николай пытался защитить в меру сил:
— Итак, вы категорически утверждаете, что бога нет. А как же жизнь на нашей планете? Кто ее зародил?
Мокшев пренебрежительно фыркнул:
— Академик Опарин, как нам в школе рассказывала наша учительница, — это было то немногое, что ему все-таки запало в память по причине необыкновенности самого факта, — в своих опытах блестяще доказал, что при создании в экспериментальных условиях микроклимата того времени, температуры и прочего запросто можно получить из неорганики органику. И между прочим, добился своего!
Он торжествующе поднял указательный палец вверх, но священник и не думал сдаваться:
— Я читал о его опытах и результатах, полученных им. Но вы вдумайтесь в суть: он лишь создал из одного мертвого другое, столь же безжизненное. А вот живое ему создать не удалось.
Мокшев на секунду смешался, но почти тут же нашелся:
— Тогда космос. Насколько я знаю, различные кометы и метеориты содержат в себе микроорганизмы, которые при благоприятных условиях выходят из спячки и начинают жить и развиваться. Да и вообще, вся логика развития цивилизации отрицает божье существование и на земле, и на небесах. Все-таки сейчас тысяча девятьсот девяносто восьмой год, а не Средневековье, и вообще — Дарвина надо читать, гражданин поп.
— А вы сами-то его читали? — кротко поинтересовался отец Николай.
Минька смущенно замялся, но нашелся:
— Да и так все ясно и просто. Кто сильнее, того и верх.
— Вот как… — загадочно протянул священник. — Тогда у вас, простите, кое-что не сходится. Пещерный лев был куда сильнее нынешних, однако вымер. Ту же аналогию можно провести между саблезубыми и обыкновенными тиграми. Мамонт играючи разделался бы со слоном, но тоже не уцелел. Помнится, я читал, что питекантропы жили в одно время с неандертальцами, и последние были куда умнее, даже научились пользоваться огнем. Однако от питекантропов произошли кроманьонцы, а вот неандертальцев и след простыл.
— Все равно я атеист, — не зная, что ответить, проворчал Минька.
— Стало быть, тоже верующий, — констатировал священник.
— Я же сказал, что нет! — отрубил Минька.
— А вот и да, — возразил отец Николай. — И все отличие между нами лишь в том, что я верю в бога, а вы в то, что его нет.