Князь. Всадники ночи

Здешняя трапезная размером уступала отцовской – однако без труда вмещала полтора десятка обитых войлоком скамей и четыре пятиметровых стола в три локтя шириной. Скатертью был накрыт только один, крайний, справа от двери. С угощением людишки боярина Калединова расщедрились: четыре крынки с пивом, поднос пряженцев, поднос с кусками жареной рыбы, два целиком запеченных лебедя, бессчетное число мисок с грибами, огурцами, капустой, репой, курагой, изюмом, сотовым медом… Даже странно, как рискнули холопы столь решительно разорить хозяйский погреб ради нежданных и незнакомых гостей. А ну не найдут те общего языка с Федотом Владиславовичем? С кого тогда за разор спросят? Работников в усадьбе мало, каждый добытый кусок хлеба на счету должен быть. С такой щедростью – как бы самим хозяевам голодать не пришлось.

– Пахом, читай молитву, – распорядился Андрей, усаживаясь во главу стола.

Поблагодарив Господа за хлеб насущный, путники принялись за трапезу, громко нахваливая гостеприимство незнакомого пока боярина. Выпили по кубку ядреного, хорошо настоянного пива, а когда дядька собрался наполнить емкости снова, Зверев молча вскинул руку и отрицательно покачал пальцем: достаточно. На этот жест князя не обратил внимания только коротышка, что взахлеб наливался пенным напитком и прикладывался понемножку к каждому из выставленных угощений.

Где то через час вернулся один из подворников, поклонился в дверях:

– Баня поспела, гости дорогие. Пива туда ключник велел отнесть, веников дубовых да березовых, рубахи чистые положить, дабы свои средь узлов не искали, щелока с мочалками новыми приготовить.

– Ни к чему все это, – демонстративно зевнув, отмахнулся Андрей. – Боярин прибудет – а мы в бане веселимся. Ни поздороваться, ни за угощение поблагодарить. Нехорошо это. Не пойдем.

– А чего не помыться то? – подал голос с низа стола купец. – То же не грех, за то обиду не держат.

– Ну и ступай, коли чешешься, – холодно предложил ему Зверев.

– Один? – Коротышка, словно черепаха в панцирь, втянул голову в плечи и попытался отрицательно ею помотать.

– Боярин не обидится, – подтвердил подворник. – Как можно? Он и сам повелел гостям баню завсегда топить, дабы попариться могли с дороги. Как же не попариться, коли полный день в пути человек провел?

– Вот вернется боярин, – невозмутимо притянул к себе блюдо с рыбой Андрей, – коли пригласит, с ним и пойдем. Отдохнем, помоемся, побеседуем, пива выпьем. Он ведь и сам с дороги будет. Ведь так?

– Но… Баня… она ужо натоплена, – явно растерялся подворник. – Идти пора. Для вас готовили… Обижаете.

– Мы, князья Сакульские, – ухмыльнулся Зверев, – по старшей линии из французских графов происходим. А у нас, во Франции, принято только два раза в жизни мыться. Во время крещения и при обмывании перед похоронами. Так что я лишний раз мочиться не собираюсь. Все, ступай.

– Но ты же сам просил, княже… – неуверенно промямлил подворник. – Про баню, попариться.

– Когда? – не понял Андрей. – Не было такого.

– Ну как с коня сошел… Хлеб тебе поднесли, баню предложили.

– Предложили, да я не соглашался.

– Соглашался, соглашался. Тогда…

– Ты с кем споришь, смерд?! – во весь голос вопросил Зверев и грохнул кулаком по столу. – Ты с князем речи ведешь, а не с бабой в подворотне! Спорить он еще будет! Как боярин вернется, с ним и поговорю. А ты мне не ровня, над ухом зудеть. Пошел вон!

Такое объяснение мужик понял – попятился, поклонился, ушел. Пахом, проводив его взглядом, повернулся к господину, вскинул брови.

– Не хочу я тут голым и безоружным оставаться, – одними губами пояснил князь. – Неспокойно на душе. Не на месте.

– Рыба у боярина Калединова вкусна больно, Андрей Васильевич, – в голос ответил дядька. – Дозволь, еще кусочек себе отложу.

– Бери, бери. И впрямь, вкусна рыба. Хороший хозяин Федот Владиславович, и кухарка у него знатная.

Сумерки не заставили себя ждать. Когда за окном из промасленной ткани окончательно стемнело и подворники, принеся в трапезную несколько масляных светильников, развесили их на стенах, во дворе неожиданно стало шумно, возник многоголосый гул, временами прерываемый смехом. Андрей подошел к окну, отодвинул задвижку, толкнул створку наружу.

Освещенное факелами тесное пространство между амбарами и конюшней оказалось заполнено множеством мужчин и женщин. Тут были и широкоплечие ратники в дорогих атласных рубахах с саблями на боках, и простые смерды – безоружные, одетые попроще. Были женщины всякого возраста в сарафанах, в платьях, в кофтах и юбках; три красавицы могли похвастаться даже суконными накидками, подбитыми песцом и соболем, жемчужными понизями на волосах. Боярин в добротной бобровой шубе стоял один, беседуя с тем холопом, что встречал на дороге гостей. Раб виновато кланялся и судорожно взмахивал руками, указывая то в сторону бани, то на дом.

– Он что, со всей дворней всегда путешествует? – из за плеча князя поинтересовался Пахом. – Вон простого люда сколько вернулось.

– Лошадей нет.

– Что, княже?

– Сам смотри, лошадей оседланных во дворе нет. На чем они вернулись, толпа такая?