Князь Трубецкой

Его выбрали, назначили, были готовы исполнять его команды, от него зависело будущее России, а он взял и не явился. Говорят, время от времени подкрадывался к площади, выглядывал из-за угла, прикидывал на глаз, сколько народу собралось, вздыхал разочарованно и уходил. И что странно — и государю в ноги не бросился, и к своим товарищам не присоединился. Выглянет из-за угла — и назад, в кабинет. И снова. И снова…

А его ждали, не выбирали другого. Подбадривали солдат, махали руками восторженной черни, переговаривались, матерясь по-французски, вполголоса, чтобы солдатики не поняли. Каховский, снова зарядив свой пистолет, слонялся вокруг каре, прикидывая, кого бы еще подстрелить. И, наверное, уже сожалел, что не выполнил просьбу Рылеева, не согласился стать убийцей Императора. Это же так просто — выстрелить в спину ничего не подозревающему человеку.

Тут, кстати, удачно подвернулся Николай Карлович Стюрлер, командир лейб-гвардии Гренадерского полка. До самого памятника Петру бежал полковник за своими солдатами, уговаривал одуматься. Уже попав в самый центр восставших, все равно не замолчал, а просил-просил-просил…

— А вы, собственно, за кого? — поинтересовался у него Каховский.

— Присягнул Николаю, — ответил Николай Карлович. — И верен присяге останусь…

И получил пулю из того же самого пистолета, что и Милорадович.

А оказавшийся рядом с Каховским еще один благородный и с чистыми помыслами революционер рубанул Стюрлера по голове, да еще и солдат позвал: вали, ребятушки, кровавого царского сатрапа.

Каховский потом, разогревшись, уже и в Императора был готов стрельнуть, даже не в спину, а в лицо, когда тот к площади приехал, но не выстрелил — то ли пистолет отказал, то ли не смог прицелиться толком. Свитского одного подстрелил, да. Очень настойчивый борец за свободу народную.

Пришли лейб-гренадеры и матросики из Гвардейского экипажа, без стрельбы пришли, растолкав правительственные войска. И что это значило? А то, что если вдруг посыплется все, если вдруг проснутся руководители восставших и бросят своих солдат в атаку, то черт его знает — станут ли вроде бы верные престолу войска стрелять по ним или тоже: «Константина! Конституцию!»

И стояли уже три тысячи революционных солдат на морозе, никуда с места не двигались. Чего-чего, а стойкости русскому солдату не занимать. Ему бы офицера порешительнее…