Князь Путивльский

— Здравствуй, брат! — с нотками искренности поприветствовал он. — Рад, что ты добрался до нас живым и невредимым!

Князь Мстислав показал мне на стул наподобие того, на котором сидел он сам, неизвестно откуда появившийся справа от помоста. Видимо, стул до поры прятали, чтобы понять, на что я претендую, и соответственно отреагировать. Как здесь всё сложно! Я подумал, что черниговский стол мне будет великоват. Как только начинаешь интриговать, ни что другое не остается ни времени, ни сил, а мне хотелось бы пожить. Я сел на предложенный стул, и мы начали обмениваться любезностями. Разговор ничем не отличался от тех, которые я вел при случайной встрече со своей дальней родней, о которой почти ничего не знал, кроме имен.

— На отца похож, — вдруг громко произнес епископ.

Наступила неловкая пауза.

— Это мой епископ Феодосий, — прервал ее Мстислав Святославич. — Он и твоему отцу служил.

Меня порадовало, что Церковь здесь подчиняется князьям, а не наоборот, как у католиков в эту эпоху.

— Я и говорю, что похож на отца, на Игоря Святославича, — повторил громко епископ Феодосий. — Такой же боевитый.

— Да, похож! — очень громко сказал ему князь Черниговский, а мне тихо объяснил: — Епископ туговат на ухо.

Подозреваю, что не только на ухо. Поэтому его и не меняют. Через пару минут епископ Феодосий стал клевать носом. Никто его не будил.

Мне пришлось рассказать, как я спасся. Рассказывать по большому счету было нечего. Подробно описал им волну, которая меня вышвырнула в море, и как очнулся на борту ладьи.

— Как выплыл — не помню. Обо что-то сильно ударился головой и пришел в себя только в ладье. Память напрочь отшибло. Только сейчас начинает восстанавливаться, — на всякий случай проинформировал я.

— Как Иов спасся, — громко произнес епископ и перекрестился дрожащей рукой.

Странно, мне казалось, что он спит и ничего не слышит.

— Там не было кита! — громко возразил ему князь Черниговский.

— Бог вернул свою милость Игоревичам, — не услышав или проигнорировав князя, продолжил епископ Феодосий.

Как мне рассказал монах Илья, девять лет назад троих моих «братьев», Святослава, Романа и Ростислава, повесили галицкие бояре. Вещают здесь только конченных негодяев, остальным головы отрубывают, а уж с князьями разделаться так… Случай был настолько вопиющий, что это сочли божьей карой. Мое спасение обозначало окончание наказания роду князя Игоря. Мне кажется, религию для того и придумали, чтобы во всем выискивать божий промысел.

Мы обменялись с кузеном еще парой ритуальных фраз, после чего он счел, что официальную часть можно закончить:

— Отдохни с дороги, в баньке попарься, а вечером на пиру поговорим.

— Все мои вещи утонули, осталось только то, что было на мне, — пожаловался я.

Не хотелось после бани натягивать грязную одежду.

— Я пришлю тебе свои одежды, — оказал милость Великий князь Черниговский.

Мы вышли из палаты в узкую комнату, где два дружинника открыли перед нами боковую дверь. Меня провели через несколько сквозных комнат, часть из которых была жилыми, а часть — мастерскими для женщин-вышивальщиц. Затем по крытому переходу добрались до бани, стоявшей во внутреннем дворе неподалеку от поварни, откуда шел запах свежеиспеченного хлеба.

Баня топилась по-белому. За восемь веков она не изменится. Разве что каменка была больше и выше. Возможно, и в двадцать первом веке были такие, но мне не попадались. В бане сильно пахло травами, а вот веников не было.

— А где веники? — спросил я банщика — рыхлого малого с волосами, похожими на мочалку.

— Князь хочет попариться по-новгородски? Сейчас сделаем! — пообещал он.

И действительно, минут через пятнадцать принес два березовых веника и так отхлестал меня, что я забыл все превратности продолжительного, как по расстоянию, так и по времени, перемещения.

В предбаннике меня ждали белая длинная рубаха из тонкой льняной ткани с красно-золотыми вставками на концах рукавов, по вороту и подолу, порты из более плотной ткани червчатого — красно-фиолетового — цвета, короткий легкий кафтанчик без рукавов, светло-красный и шитый серебром, и второй, темно-красный, более длинный и тяжелый, с длинными и широкими на концах рукавами, вышитый золотом и со вставками в рукава и по бокам из черного материала, украшенного узорами из мелкого жемчуга. Ремень мне оставили мой. Все монеты были на месте. Сабля и кинжал, вместе с остальными моими вещами, были у Савки.

— А где мой слуга? — спросил я мальчишку такого же возраста, как и Савка, который вел меня в гостевой покой.

— В поварне был, — ответил он. — Там его бабы расспрашивали про Царьград и как тебя спасли.

Знает Савка, где надо службу нести.