Князь Олег

— Зачем ты сюда пришел? Хочешь потерять голо^ву? — устало спросила она, тщательно скрывая промелькнувшую радость. — Я же предупреждала тебя, что нам не следует видеть друг друга! Почему ты рискуешь своей и моей жизнью? — как можно суше спросила Экийя, но в следующее мгновение вдруг ощутила прилив горячей страсти.

— Я ночью уплываю в свою столицу сообщить о грозном походе твоего мужа на мою страну, — с такой болью и тоской проговорил монах, что Экийя не выдержала.

— Но, Айлан, я не смогла и не смогу ничем тебе помочь!

— Задержи Аскольда хоть на один день, — властно прошептал он.

— Это невозможно! — простонала она.

— Попытайся! — еще настойчивее потребовал он.

— Мне кажется, если бы ты убил меня и моего сына, то и это не остановило бы Аскольда, — горько призналась Экийя и пытливо посмотрела в глаза монаха.

— У меня есть такой приказ, — хмуро проговорил Айлан, выдержав ее взгляд.

— Что же ты медлишь? Стражники на ритуальной поляне, русалочьи песни поют, никто не мешает, а я не способна защитить себя, — хладнокровно сказала Экийя, чувствуя какую-то пустоту в душе.

— Я… полюбил тебя, киевская княгиня, и не могу поднять на тебя руку, — медленно и тяжело проговорил Айлан и, отбросив капюшон, склонил перед Экийей свою голову. — Моя жизнь мне не принадлежит. Я дал обет… Но я желаю тебя! Это стало моей болезнью. Два года, с тех пор как я увидел тебя, я истязаю свое тело, чтобы не думать о тебе, но это не помогло избавиться от наваждения. — Он говорил глухим, срывающимся голосом, стараясь не смотреть в ее прекрасные, горящие тоской по другому мужчине глаза. — Я видел, как ты с сыном молилась Святовиту. Ты думаешь, что над Аскольдом нависла гроза? Да он сам виновен в том! А я не могу без тебя, Экийя! И ты должна познать во мне мужчину! — неожиданно твердо заявил он, взяв ее за обе руки.

И она быстро прошептала:

— Иди в свою келью, монах, и жди меня хам!

— Это слово княгини? — с надеждой спросил он.

— Это слово Экийи, — гордо ответила она.

Затем она молниеносно отстранилась от монаха и метнулась в свой покой посмотреть, не вернулся ли Аскольд домой через маленькую потайную дверь.

Айлан отступил в глубину коридорного ответвления и растворился в темноте, будто его и не было.

Экийя влетела к себе, оглушенная собственной опрометчивостью, в надежде остыть и изменить свое решение. Она провела рукой по одру: ложе было пустым и холодным, как забытое гнездо изоки.

Экийя прижала прохладные руки к разгоряченным щекам. «Аскольда нет!» — вот главная мысль, вокруг которой завихрился клубок черной злости Экийи. «Аскольда нет!» — вот тот растерянный зов души, который и подталкивал ее к отчаянному решению. Руки ее потянулись к большому коробу, и она достала новую ночную рубаху.

«Боги! Как далеко эта келья голубоглазого монаха! Пусть никогда не кончается этот длинный коридор! — лихорадочно думала Экийя и шла торопливым, но изумительно легким и вместе с тем решительным шагом, будто поступь ее была ведома каким-то могучим божеством и заведомо была обручена с удачей. И ни одного стражника, ни одного свидетеля… — Пусть будет так, как угодно богам! Пусть и я познаю другого мужчину!» — решила она и с этой мыслью достигла двери кельи голубоглазого монаха и дрожащей рукой открыла ее.

Он стоял возле своего аскетически жесткого ложа, облаченный в белый плащ, и ждал ту, ради которой стал клятвопреступником христианской веры. Полюбить язычницу! Жену самого грозного врага Константинополя! Знать, что завтра утром ее муж пойдет походом на твой родной город и будет нещадно грабить его, и ничего не сделать для того, чтобы предотвратить беду! Как это назвать? Айлан закрыл глаза и покачнулся. «Да будь я владыкой всего мира, я бросил бы все к ее ногам, лишь бы пережить минуту восторга и упоения предстоящим блаженством!»

Он услышал ее шаги, и, как только отворилась дверь, снял с себя белоснежный плащ и величественным жестом постелил его под ноги той, которую боялся назвать по имени.

Экийя завороженным взором посмотрела на его обнаженную коленопреклоненную фигуру и несмело шагнула в келью.

Экийя задыхалась от восторга и наслаждения, которые Айлан готов был доставлять ей бесконечно долго, и не могла понять, почему такого блаженства она не испытывала с Аскольдом. «Почему мы, женщины, не узнаем этого до создания семьи? Почему мы устаем от тяжелого тела наших мужчин, которые не желают потрудиться для того, чтобы доставить нам такое блаженство, как этот загадочный христианин?..» Она гладила его широкую плотную грудь, целовала его соски и, улыбаясь, удивлялась той легкости, с которой он, целуя, лишь едва касался ее, перенося всю тяжесть своего тела на могучие, необыкновенно сильные руки.

Утром она поцеловала его ноги и, шепнув на ухо: «Спасибо, христианин, за чудную ночь изоки», вдруг почувствовала, как его твердая рука схватила ее за талию. Ошеломленная, она услышала:

— Я не залетная летняя птаха, которая только в липец месяц залетает в днепровские края! Я твой муж на все следующие годы! И жди меня назад вместо Аскольда!