Князь Олег

Веселье было в самом разгаре, когда Аскольд вдруг почувствовал тревогу. Как она возникла, почему? Он попробовал восстановить в памяти то обрывки фраз, то шутки смехотников и балагуров, которых фестутники выводили на поляну в разных одеяниях, и те, изображая то девушек-русалок, то леших, рассказывали о своем бытье-житье в реках, в лесу, в болотах с лягушками-квакушками. Вот сказ лесного лешего о встрече с озорной русалкой «подслушал» болотный леший и, переодевшись в юную русалку, предстал перед лесным лешим, но забыл спрятать хвост и рога, которые все время появлялись, как только она наклонялась к «своему возлюбленному» и пыталась его поцеловать. «Рога» так быстро вырастали на голове, а «хвост» вздергивался вверх с таким азартом, что зрители, глядя на немудреное представление, покатывались со смеху и хватались за животы. Но вот «русалочка» увидела удалого дружинника, который тренировался в военной ловкости. Ах, как метко стреляет он из лука! А что это он взял в руки, такое длинное, с острым наконечником? Палку? И она так может! И «русалочка» берет длинную-предлинную корягу и идет соперничать в ловкости с дружинником! Ах, как легко она перепрыгивает через препятствия! Ах, как она красиво встала в боевую позу! Взмах! И снова выскакивают на голове «рога» и взметается вверх неугомонный «хвост».

Все покатываются со смеху, и Аскольд вместе со всеми, но в тот самый момент, когда смех вырывался с неудержимой силой из недр души его преданных дружинников, он поймал два-три настороженных взгляда…

Череда бесхитростных сцен снова на время отвлекла его, и Аскольд успевал только вытирать слезы от смеха. Но тревога вдруг стала нарастать, и с такой стремительной силой, что Аскольду стало не по себе. Он оглянулся на Дира раз, затем другой…

— Куда зовет тебя твой дух? — обеспокоенно спросил Дир, глядя на своего встревоженного предводителя.

— Знать бы! — с досадой ответил Аскольд и взглядом поискал Бастарна в толпе приближенных.

— Верховного жреца здесь нет, — помог ему Дир, видя его ищущий взгляд.

— Он что, против русального праздника? — удивился Аскольд. — Я же видел его во время жертвоприношений! Куда он ушел?

Дир подумал, говорить или нет, и решился:

— Он сказал, что не хочет видеть, как Аскольд смеется в последний раз!

— На что он намекает? — вскипел Аскольд.

— На неудачу во втором походе на греков.

— Опять он за свое! Я же знаю все его заклинания! Ни разу они не подвели меня! Чего он боится? — возмутился Аскольд.

— Он сказал, что из похода ты привезешь причину своей ранней смерти, — тяжело выговорил Дир и внимательно посмотрел в лицо Аскольда.

— Я это уже слышал от него! И не верю в это пророчество! И тебе не советую мутить свою душу его предсказаниями, — гневно посоветовал Аскольд и перевел взгляд на буйно отплясывающих дружинников, переодетых в русалочьи наряды. — Ха-ха-ха! — от души хохотал Аскольд, глядя на игры русалок и леших.

Экийя долго в этот вечер не могла уложить сына, а казалось бы, что проще, если рядом находится ласковая, добрая нянька и можно переложить эту заботу на нее. Но Экийя верила: если ребенок уснет на ее руках, то благополучие в ее доме завтра не иссякнет. Почему-то в последнее время ей в голову постоянно приходила одна и та же тревожная мысль: ее счастье зыбко, оно не вечно и может в любой миг оборваться. В такие минуты она бросалась к сыну, пылко прижимала его к себе, жадно целовала в щеки, лоб, черные кудри и внимательно всматривалась в черные глаза, подернутые печальной дымкой. Что он чувствует, этот маленький человечек? Почему вдруг смех его обрывается на полузвуке, не дозвенев радостью? Что прервало его? Какое видение мелькнуло только что перед его взором, омрачило душу и сомкнуло уста?

— Ты что-то увидел сейчас, сынок? — тревожно спросила Экийя, почувствовав, как вспотел лоб от предчувствия.

Ребенок испуганно прильнул к матери и крепко обнял ее за шею.

— Не уходи от меня! — прошептал он ей на ухо, и она, задохнувшись от счастья, ласково погладила его по спинке. — Мне страшно! — пояснил вдруг он так же таинственно, на ухо, и снова крепко обнял ее за шею.

Экийя вздрогнула. Который день он шепчет ей эти слова и боится сказать что-то еще.

— Ну, мой маленький, мой ненаглядный сыночек, что тревожит тебя? Стража в доме утроена, на каждом повороте стоят с секирами удалые охранники семейного счастья киевского князя, а сын его который день не засыпает и не дает покоя чуткой матери.

— Нас всех… убьют, — наконец шепотом сказал он и пояснил: — Я это вижу каждый день, когда берусь за поясной набор. — И он указал на угол за большим столом с игрушками, изготовленными на досуге умелыми руками отцовских дружинников и ремесленников Киева.

— Что ты, радость моя! У нас столько защитников!

— Мама, я это вижу каждый день! Это не сон! Я боюсь спать! — захлебываясь слезами, горько говорил он и, подведя мать к пустому углу, сказал: — Вот, я протягиваю руку за своим поясным набором и поворачиваюсь лицом к этому проклятому углу!