Князь оборотней

— Хадамаха-а-а! Ну чего я тут сижу? Тут кора жесткая, иголки колючие, а шаман Канда — он как раз не иголка, найдется как-нибудь! Можно я слезу, ну Хадамаха-а!

— Сказал, сиди — значит, сиди! — снизу рычал Хадамаха. — Пока крылатых нет, ты у меня единственный летающий дозорный!

— Ты злой, Хадамаха! — доносилось сверху. — Угнетатель жриц елками! Это ж не ветка, это орудие пытки какое-то, а ты — сиди, сиди!

Ветка закачалась — Аякчан умащивалась поудобнее. Сверху сыпались иголки, чешуйки коры и укоризненные вздохи.

— Послушалась! — Папа-Эгулэ, вожак всех Мапа, запрокинул голову, разглядывая качающуюся ветку. — А она точно жрица? Хотя вон, все костры разожгла… — кивая в сторону разложенных на вырубке костров, над которыми уже кипели котлы, испуская забытые за голодную Ночь соблазнительные запахи. — И оплату не попросила! Неужто моего медвежонка в городе вместо тренировок по каменному мячу учили жрицами командовать? — отец взлохматил Хадамахе затылок.

Стыд какой: сам большой, медведь, игрок и стражник, а сейчас, как маленький, готов вскарабкаться к папке на колени! Одно остановило — не поместится он уже на коленях-то!

— Только одной жрицей, — млея от удовольствия и смущения, уточнил Хадамаха. — И не командую я вовсе, это она по дружбе. С Аякчан, если по уму, договориться несложно. — Хадамаха знал, что преувеличивает, жриц, с их вечно кипящими мозгами, вообще сложно отнести к разумным существам. Аякчан из них еще самая лучшая: на медведицу, конечно, не тянет, но с крылатыми уже сравнить можно. Опять же, летает… И он честно уточнил: — Проще договориться, чем с нашей тетей Хаей!

— Да! — раздался сзади пронзительный голос. — И я не понимаю, почему моим мальчикам не разрешают участвовать в празднике? Ну провинились детки немножко, так что, еще и праздника лишать? Мальчикам тоже надо отдыхать!

— От чего им отдыхать: от грабежей с убийствами? — заорал отец. — Очень утомились, растаскивая добро Племени по берлогам?

— Вы слышите, что он говорит, Мапа добрые! — тетя Хая уперла руки в бока. — Где то добро в нашей берлоге? Где та берлога? То ж не берлога, то ж чистые медвежьи слезы!

— А кто вам сказал, тетя Хая, что они тащили добро в вашу берлогу? — невозмутимо поинтересовался Хадамаха. — На допросе старший брат Биату показал, что у ваших сыновей есть тайная берлога, о которой они не рассказывали даже своим сообщникам. — И еще равнодушнее добавил: — Сдается, уже и невесты присмотрены, для них и старались.

Тетя Хая замерла. Ее массивное крупное тело будто оледенело, лишь лицо налилось красным, а из глотки вырвалось сдавленное рычание:

— Невесты? А маму даже не спросили? Мама больше никто, маму побоку? Я им покажу невест! Вот увидите, окажется еще, что эти девки подбили моих мальчиков на дурные дела. — Рев членораздельный сменился ревом обыкновенным, громадная медведица встала на дыбы и, отшвырнув прочь изорванную пелерину и фартук, вломилась в кусты с силой каменного ядра. И со всех лап понеслась обратно в сторону стойбища.

— Что, и правда секретную берлогу завели? — удивленно поинтересовался отец.

— Я ее только что выдумал, — хладнокровно сообщил Хадамаха. — Просто и Канда и тетя Хая на одного меня — это уже слишком.

— Ты не один.

— Я знаю, пап, — так же серьезно ответил Хадамаха.

Закинув на спину замороженную еще с прошлого Дня тушу оленя, пробежал Брат. Несколько парней Мапа под руководством Хакмара ладили шалаши для гостей — жрец Губ-Кин с восторженной миной наблюдал за работой Хакмара. Хакмар злился и то и дело виновато поглядывал на Донгара.

Великий Черный просто сидел на земле и лишь кончиками пальцев постукивал в кожу маленького бубна, заставляя тот шептать что-то, похожее на далекий шум волн. Никто, кроме жреца, его бездельем не возмущался, наоборот, аккуратно и почтительно обходили по широкой дуге, стараясь не топать над ухом у погруженного в транс шамана. Донгарова сосредоточенность успокаивала: если Канда попробует подобраться через Великую реку, ничего у него не выйдет.

— Где этих крылатых носит, не говоря уж о тиграх? — Хадамаха с тревогой оглядел суетящихся у костров медведей и любопытных младших жрецов, то и дело выглядывающих из ворот Буровой.

— Не нас носит, а мы несем! И вовсе даже не яйца! — на деревья начали садиться гигантские птицы. Собственно, были среди них и средних размеров, и маленькие — но и теперь понятно, что в скором времени птенцы обзаведутся таким же размахом крыльев, как у родителей. А пока они кувыркались с веток, на лету преображаясь, и с курлыканьем неслись к настороженно порявкивающим медвежатам — знакомиться! Медведицы-Мапа распутывали притороченные к птичьим лапам свертки, пакеты и мешочки.