Князь моих запретных снов

Тем вечером мы сидели в обнимку с Габриэль. Я ревела в три ручья, потому что, оказавшись в тишине и сумраке, внезапно осознала, что произошло днем. Сперва меня хотели унизить, поиграться, а потом изнасиловать, затем – одного из подонков не стало. Вот так просто, был человек, пусть плохой, бестолковый, мерзкий прихлебатель, – и нет его, и такое удивление в единственном уцелевшем глазу. Я буду помнить это… всегда, наверное. До тех пор, пока сама не шагну в вечность. Тот Геб, он, конечно, был бесхребетной мразью, но заслуживал ли он смерти? А ар Мориш? Хотела ли я, чтобы хорша его догнала?

Я рыдала, уткнувшись в плечо Габриэль, она тихо гладила меня по волосам и шептала что-то успокаивающе. Что-то вроде «ты не виновата, но такое иногда случается». Да, я не виновна в смерти Геба, но вместе с тем… как-то очень внезапно все произошло. И раньше хорши в замок не хаживали. Кто-то… прислал ее, почувствовав, что мне плохо и страшно?

Впрочем, отчего же «кто-то». Существовал только один человек, который мог это сделать и который чувствовал меня, находясь при этом в Долине Сна. И вот эта легкость, с которой он сперва выкинул меня и наставников из Долины, а затем прислал хоршу, пугала – до хрусткого холода в душе, до мурашек по коже, до леденеющих пальцев. Винсент… Я понятия не имею, каковы пределы его могущества, да и есть ли они. И если он и в самом деле князь Долины… что мне делать со всем этим? Разбить кулон? Принимать на ночь зелье? Никогда больше его не видеть, спрятаться, сидеть тише воды и ниже травы?

…Но мне с ним хорошо, как ни с кем другим, в этом-то и беда. И, вспоминая о Винсенте, я ловила себя на том, что думаю о нем с теплом и радостью и снова с нетерпением жду, когда он раскроет передо мной книгу, старинную, с шершавыми пожелтевшими страницами, и его пальцы осторожно накроют мои. Такое трепетное, несмелое прикосновение, от которого мгновенно мерзнут ступни, а в груди собирается щекочущее чувство предвкушения чего-то нового и запретного.

– Не плачь, Ильса, – утешала Габриэль, – я думаю, не должно больше ничего такого повториться. Ну должны же они что-то придумать. Возможно, кто-нибудь приедет из другого замка. Организуют охрану. Не плачь, а то завтра глаза будут красные весь день.

И невозможно было объяснить, что я рыдаю уже не столько оттого, что на моих глазах хорша мгновенно убила Геба, а оттого, что сама я как будто над обрывом и ветер треплет меня, словно куколку из лоскутков, легкую и неловкую, грозя швырнуть вниз, на острые камни.

Мне было страшно. И больно.

Но самое ужасное, что вместе с этим на сердце разливалось приторно-сладкое чувство удовлетворения – оттого, что нашелся кто-то… для кого я имею ценность. И вот это, последнее, было особенно противным и стыдным. Я не должна радоваться тому, что из-за меня кого-то убили.

…Я даже не услышала, как в дверь тихонько постучали, очнулась только тогда, когда Габриэль мягко отстранилась и пошла открывать.

Оказалось, это Альберт. Тихо поздоровавшись с Габриэль, он прошел внутрь, выложил на стол два маленьких свертка.

– Привет, Ильса.

Я всхлипнула и попыталась вытереть глаза и нос уголком простыни. Надо бы умыться, нехорошо, когда мужчина тебя видит в таком растрепанном состоянии.

– Уже наслышан обо всем, что за сегодня приключилось. – Он неторопливо подошел ко мне, держа в руках один из принесенных свертков. – Как ты себя чувствуешь? Возьми, это тебе.

И тут же, повернувшись к Габриэль, добавил:

– Я и тебе принес, возьми, пожалуйста.

В руки легла коробка, завернутая в хрустящую коричневую бумагу и перетянутая шелковой белой ленточкой.

– Что это?

Ответом мне была привычная уже кривая улыбка, только глаза остались серьезными. Уже не впервые у меня возникало чувство, что Альберт смотрит на меня не так, как на прочих. На Габриэль он поглядывал заинтересованно и добродушно. На Аделаиду – просто добродушно. На ар Мориша – с легким презрением. А на меня… Время от времени Альберт бросал такие взгляды, словно хотел рассмотреть во мне нечто большее, чем я есть или могу казаться, и тогда я невольно вспоминала нашу встречу в темных коридорах замка, и снова неприятный холодок по позвоночнику…

– Это конфеты, Ильса. Мы сегодня с одним парнем были в городе, вот, подумал, что вам будет приятно.

– Люблю конфеты, – подала голос Габриэль, – спасибо!

Альберт посмотрел на нее – и опять его взгляд сделался просто заинтересованным, как может молодой мужчина смотреть на юную женщину.

– Спасибо, – пробормотала я, нерешительно потянув за конец ленточки.

– То, что наставник напоролся на хоршей в Долине, такое бывает, и нередко, – неожиданно сказал мне Альберт. – Хорошо, что вам удалось уйти. Но вот хорша в нашем мире… Это что-то новенькое. О подобном я никогда не слышал.

Габриэль вздохнула и начала накрывать на стол. Расстелила полотняную скатерть, поставила чашки. Оставалось сходить за кипятком.

– А что наставники говорят? – спросила она уже с чайником в руках.

– Меня целый день не было в замке, – Альберт пожал плечами, – но! – Тут он поднял вверх указательный палец. – Тебе, Ильса, это будет полезно услышать.