— От скуки. — Митя полуприкрыл веки, глядя на Ингвара с томной надменностью. Во всяком случае именно это выражение, подмеченное у свитских великих князей, он пытался изобразить. — Может же у светского человека быть, как это называют альвийцы — хобби?
То ли выражение лица, то ли слова подействовали на Ингвара как красная тряпка на быка:
— Это вы людскую смерть хобби называете?
— Почему бы и нет?
— Потому что хобби — это удовольствие, вот почему!
— Да-а… Кой кого я прибил бы с истинным удовольствием. — Митя мечтательно закатил глаза.
— В прошлый раз вы меня подловили, потому что я не ожидал! — Ингвар набычился и шагнул ближе.
Как мило с его стороны — теперь если сразу кулаком да под вздох… Митя шевельнул локтем, проверяя, не сдерживает ли сюртук движения.
— В этот раз так запросто у вас не выйдет!
Они застыли друг напротив друга, едва не уперевшись носами — Митя бы посмеялся, но пропустить первый удар, потому что в этот момент хихикал… совершеннейший моветон!
Дверь конюшни в очередной раз распахнулась, Маняша шагнула из яркого дневного света в полумрак конюшни, и не поднимая глаз пролепетала:
— Не угодно ли барышням чаю?
Митя с Ингваром дико поглядели друг на друга, Ингвар растерянным баском ухнул:
— На конюшню?
Маняша вскинула взгляд… пронзительно взвизгнула и выскочила наружу. За дверью раздался топот бегущих ног.
— Мышь, что ли, увидела? — растерялся Ингвар.
— Нет. Нас. — фыркнул Митя и оценив выражение лица Ингвара, все же захихикал. — И даже не надейтесь, что только меня! От меня одного она уже не визжит.
— Ненормальная какая-то… Ладно, идемте уже на эту вашу… бесполезную дурь!
— Не мою. Альвийскую. — кротко возразил Митя.
— Вашу бесполезную альвийскую дурь. — также кротко согласился Ингвар, запирая конюшню.
— А может, и правда, чаю попросить? — тащась за Митей продолжал жалобно бубнить Ингвар. — Лесю, она, вроде, поспокойнее этой… сумасшедшей… А то чувствую, без чая я все эти «Andaran atish’an»[2] попросту не выдержу!
— Решили отчаяться, Ингвар? — входя в дом, хмыкнул Митя.
— Каламбурист! В прессу свои каламбуры шлите, вон, в «Будильник» или «Петербургскую газету», может, там оценят. — Ингвар становился все мрачнее. — Куда хоть идти-то?
Впрочем, голоса они услышали издалека.
— Правда же, моя Ниночка очень талантливая? — тетушкин голос слышался из малой гостиной.
— Все дети есть талант. — слегка неуверенно шелестела в ответ мисс Джексон.
— Но моя-то уроки всегда на лету схватывала! Уверена, все, что вы ей рассказывали, она сразу запомнила! Нинуша, ну скажи что-нибудь?
Ответом было молчание — мрачное, яростное даже. Мите не надо было видеть, чтоб точно знать — Ниночка стоит, упрямо нагнув голову и выставив туго заплетенные косички, как бычок — рожки. И молчит.
— Нина! — голос тетушки построжел. — Ты занималась целый урок. Что-то ты должна была запомнить? Вот и повтори, пожалуйста, чтобы мне быть уверенной, что ты не лентяйничаешь.
Молчание. Сопение, в котором уже слышались слезы. И снова ни звука.
— Она совсем не есть лентяйка! — протестующе пролепетала мисс Джексон. — Нина есть очень-очень хороший девочка, просто ей надо привыкнуть к совсем новый, непривычный учеба!
— В учебе нет ничего нового! Старайся и все получится, а не получается — значит, не стараешься! Нина…
Митя сорвался с места, старательно-громко топая, следом также демонстративно затопотал Ингвар, так что к гостиной они проследовали с шумом и грацией гарцующих жеребцов.
— Мисс Джексон! Благодарю, что не позабыли о нашей просьбе!
Сидящая в кресле у окна мисс Джексон при их появлении вздрогнула — будто и не слышала топота в коридоре. Близоруко прищурилась на вошедших, сведя и без того маленькие глазки в вовсе узкие щелочки. Ее мартышечье личико от этого перекосилось, став и вовсе уродливым, и даже смущенная улыбка его не красила.
— Ньет-ньет, не стоит давать… приписывать мне больше достоинств, чем я иметь! — запротестовала мисс, судорожно подергивая перекошенным плечом. — Я работать для славный семейство Шабельски, и приходить, когда Полина Марковна говорить. Хотя я буду очень-очень рад учить! Ниночка есть такая милая детка!
«Милая детка» на мгновение подняла голову, зыркнула на альвионку исподлобья и снова уткнулась взглядом в пол.
— Что ж, не будем задерживать мисс Джексон. — Митя с намеком покосился на тетушку.
— Вы и так уже задержали бедную мисс! — немедленно отбрила тетушка. — Я думала, вы и вовсе не явитесь.
— Все хорошо, мы с Ниночка только покончить! — слабо запротестовала мисс Джексон.
Вот не даром в петербургских салонах язык Туманного Альвиона называли языком поэтических мечтаний. «Покончить с Ниночкой» — это же просто мечта! Еще б с тетушкой…
— Чтоб не задерживать мисс еще больше… пожалуй, начнем? — Митя многозначительно навис над тетушкой, и той ничего не оставалось, как подняться из кресла, взять Ниночку за руку и неспешно — очень неспешно! — направиться к выходу из гостиной.
— Тетушка, вы не могли бы приказать чаю? Мисс Джексон провела уже целый урок и наверняка пожелает подкрепиться. — невинно попросил Митя вслед.